Ошибка Лео Понтекорво

Эррере не пришлось прилагать много усилий, чтобы убедить своего все более лаконичного подопечного не ходить часто в суд (между тем процесс уже начался). Лучше не показываться лишний раз, объяснил ему Эррера. Более разумно в данном случае, если будут рассматриваться действия осужденного, чем сам осужденный во плоти… и прочая и прочая… Эти уловки больше не способны обмануть Лео, эти стратегии отталкивают его. Эррера для него не более чем болтун, он уже показал Лео, из какого теста он слеплен. Он выдохся. Теперь он может говорить и делать все что угодно. Может объяснять или молчать. Лео все равно.

Единственная просьба, которая осталась у Лео к своему адвокату, — рассказывать подробно о каждом заседании суда. Эррера звонит ему вечером, и Лео заставляет его рассказывать все и с усердием примерного ученика записывает. У него всегда есть с собой блокнот (также извлеченный из кладовки Рахили для старого барахла), в который он с предельной точностью вносит отчеты своего адвоката. И пока Эррера говорит, Лео представляет зал суда, в котором разворачивается процесс, в котором народ обсуждает все то, что он сделал или не сделал, все то, что он сказал или не сказал. Где свершается суд? В одной из многочисленных зал Дворца правосудия? Лео представляет мрачное, торжественное строение, бессмысленное копошение, запах капучино из кофемашин. Суета муравейника. Все говорят громко или шепотом. Никогда нормально.

По крайней мере в описании Эрреры зал суда представляется Лео искусственным, как павильон киностудии. Пол уложен брусчаткой, как какая-нибудь средневековая улочка Рима. А фонари такие же, как на какой-нибудь римской площади. Вот именно, площадь. Форум. Место, где собирается народ. Место, где народ спорит. Место, в котором во имя народа принимаются решения о жизни человека.

«Все граждане имеют равные права и все равны перед законом, несмотря на пол, расу, язык, религию, политические взгляды, общественное положение». Пожалуйста, выдержка из статьи номер 3 нашей конституции. Такой четкой, непререкаемой, справедливой. Лео представляет эти слова, выбитыми золотыми буквами на стене между местом для подсудимого и судей: ВСЕ РАВНЫ ПЕРЕД ЗАКОНОМ.

Утверждение верное, но также абсолютно неуместное. Кому есть дело до закона? Закон можно применить и получше в этом мире. Если представить, что одни люди думают о других. Что одни люди делают с другими.

Кстати о людях: если послушать Эрреру, дело Лео Понтекорво привлекает все меньше публики. Но Лео это больше не интересует. Он желает знать все, что говорят. Эррера удовлетворяет его любопытство, предоставляя ему подробнейшие отчеты.

А Лео, слушая их, больше не возмущается несправедливым наветам, которые в его отсутствие так и сыплются на его голову. Он развил в себе странную привычку ко лжи и парадоксальное отвращение к правде. Действительно, это единственная вещь, которая приводит его в бешенство: когда Лео чувствует запах правды, он начинает дрожать. Было достаточно малого… Достаточно было, чтобы Эррера сказал Лео, что он представил суду авиабилет, доказывающий, что Лео не мог быть в тот день, который называет его бесстыдная обвинительница, с ней по той простой причине, что он находился на конференции онкологов в Анверсе… Достаточно было, чтобы Эррера ему рассказал, что после предъявления билета он также обещал найти не менее тридцати свидетелей, готовых подтвердить, что профессор Понтекорво (так Эррера упорно продолжает называть его) был там, на конференции, на светской вечеринке с известными коллегами, и пил шотландский виски, курил кубанские сигары — угощение известных фармацевтических фирм. Достаточно было малейшего упоминания в этой зале его двусмысленного и богатого событиями прошлого, чтобы Лео почувствовал головокружение. Как будто правда возвращала его к тому человеку, которым он был прежде и с которым он уже давно порвал. А поэтому к черту правду и сосредоточимся на выдумках.

Лео продолжает есть по ночам. Какая-то добрая душа оставляет ему готовую еду в духовке, и он, как вор в собственном доме, крадется на кухню за запасами. В первый раз, когда он нашел эти блюда, приготовленные специально для него, у него сразу же пропал аппетит. Лео был растроган бескорыстной добротой анонимного благодетеля, полагая, что он не заслуживает ее, и сбежал с кухни. Но постепенно и это становится привычкой, и желудок требует своего. Каждую ночь, незадолго до полуночи, он заходит на кухню, открывает духовку, берет то, что ему оставили, и спускается в свою пещеру.

Когда он нехотя ест эту теплую еду, Лео случается думать о смерти, и он пытается совместить старый добрый материализм образованного человека с утешительным пантеизмом некоторых личностей, которые перед смертью иногда обращаются к какой-нибудь изощренной восточной философии.