Ошибка Лео Понтекорво

Какое коварство… Смешно. Ужасная двусмысленность слов. Разрушительная сила подобной двусмысленности. Чем больше ты оправдываешься, тем больше тонешь. Чем больше пытаешься быть ясным, тем более мутным все становится. Наверное, Эррера прав, из этого ничего не выйдет: лучше молчать. Но я больше не могу молчать. У меня никогда не было такого желания высказаться.

«Быть загнанным в ловушку, доктор, значит быть загнанным в ловушку. Я не знаю, как еще иначе объяснить это. Чувствовать, что вам угрожают, что вас шантажируют, что вами управляет нечто несоизмеримое, пугающее и неконтролируемое…»

«Вы говорите о своих побуждениях, профессор? Вы их сейчас имеете виду?»

«Нет, я говорю не о моих побуждениях. Я не думаю, что у меня есть неконтролируемые побуждения. Не думаю, что когда-либо их имел. Не больше, чем любой другой человек, обладающий здравомыслием. Я говорю о жестоком, отвратительном, бессмысленном поведении одной двенадцатилетней шлюшки, которая черт знает почему решила разрушить мою жизнь. Уничтожить все, что я создал, все, что я люблю. Вот так, по какому-то дьявольскому капризу…»

Лео почувствовал комок в горле, ему хотелось плакать. Но он также чувствовал, что нашел верный путь. Он говорил правду. Разве не это должны делать порядочные люди? Говорить правду.

«А кто эта „шлюшка“, профессор? Кого вы называете шлюшкой?»

«Лео, прошу тебя, прекрати! Лео, я умоляю тебя, не отвечай!»

«Вы прекрасно знаете, доктор, кто эта „шлюшка“. Я даже имя ее не хочу произносить. Я вам больше скажу. Мне даже страшно упоминать ее имя. Да, такому крупному и взрослому человеку. Мой рост почти два метра, а я не могу произнести имя этой шлюшки».

Лео, несмотря на то, что у него пересохло во рту, а вся спина была мокрая и бешено колотилось сердце, еще соображал достаточно хорошо, чтобы заметить, что каждый раз, как он произносил слово «шлюшка» (и, боже, с каким чувством облегчения он его произносил!), тощее тело молодой помощницы следователя вздрагивало, как от электрического разряда. Лео чувствовал взгляд этой девушки, да, именно девушки — ей было не более тридцати лет, — полный негодования и недоверия. Почему слово «шлюшка» волновало ее так сильно? Она была помощницей государственного служащего. Она должна была слышать более отвратительные слова и видеть вещи похуже. Лео стал подозревать, что это касается одной из женских фрустраций, которые так ненавидела Рахиль. Эти неуравновешенные, страдающие паранойей бабы, готовые трактовать самый невинный жест мужчины как проявление домогательства. Этот тип девиц, лишенных чувства юмора, которые чувствуют на своих костлявых плечах весь груз тысячелетних унижений, которые претерпели женщины.

Что думала о нем эта девушка? Несложно было догадаться: он был врагом, с которым нужно бороться. Ирония судьбы заключалась в том, что там, снаружи, очень многие люди начинали думать, что он является врагом, с которым нужно бороться. И это было невероятно, учитывая жизнь, которую он вел, учитывая все его добродушие, его характер, редчайший талант относиться ко всем снисходительно. Может быть, именно поэтому столько людей ненавидели его. Его ненавидели, потому что он был не способен ненавидеть, а кто не умеет ненавидеть, не умеет защищаться. Его неспособность ненавидеть была непростительна. Да, возможно, это объясняло многие вещи.

Так, увидев помощницу следователя, вздрагивающую каждый раз, когда она слышала слово «шлюшка», Лео спросил себя, а что, если Камилла в будущем станет именно такой женщиной. А что, если все, что она сделала, станет шагом к тому, чтобы превратиться в такую женщину. Женщину, которая ненавидит. Он в первый раз реально думал о побуждениях, которые толкнули Камиллу совершить то, что она совершила. В последние месяцы Лео был слишком занят тем, что пытался освободиться от мертвой хватки этой психопатки, и не задавался вопросом, а что происходит в ее голове все это время. Что подвигает ее на борьбу. Любовь? Ненависть? Коварство? Месть?

Единственное, в чем можно было не сомневаться, что помощница следователя отзывалась ненавистью на каждое слово «шлюшка», произносимое Лео. Каждая «шлюшка» была для нее как удар бичом. Это понравилось Лео. Он как будто осознал некую тайную силу. Силу приводить эту бабу в раздражение. Силу внушать ей отвращение и заставлять ее чувствовать себя хуже. Это преимущество привело к тому, что Лео стал по несколько раз повторять это определение, почти через каждые два слова:

«Нет, не просите меня произносить его. Имя этой шлюшки для меня действительно непроизносимо. Я его даже не помню. У меня в голове осталась только шлюшка, шлюшка, шлюшка, шлюшка…»

Все, чтобы увидеть страдания этой женщины, этой будущей Камиллы!

И тогда следователь решил говорить, на этот раз торжественно-официально, четко произнося каждое слово и листая бумаги широким жестом. Он делал это с удовлетворением, с которым учитель математики пишет на доске верный ответ сложного уравнения: