Плохо и беспокойно спалось в ту ночь жителям ближайших к Большому Садовому пруду домов. Они часто просыпались, подходили к окнам, прижимались к ним лбами, но за окнами была лишь колючая метель. Сотни снежинок бились в стекла, точно летящие на свет мотыльки, и ничего, совсем ничего было не разглядеть. Люди снова ложились, ворочались и опять вставали и прижимались к стеклам. И опять за окнами была лишь метель.
Ближе к часу ночи к месту боя стали стягиваться гости из Тартара. Сперва это происходило торжественно: столбы дыма, сухие удары молний, запах серы, а потом уже и совсем просто, по-деловому. Первыми прибыли суетливые ближневосточные джинны. Прохаживались, ревниво поглядывали друг на друга. Кое-кто уже начинал принимать ставки, но особого ажиотажа пока не было. Он начнется позже, уже во время самой схватки.
За джиннами начали постепенно являться и бонзы мрака, каждый с большой свитой. У многих накопились друг к другу сложные и деликатные вопросы, которые им по разным причинам не хотелось обсуждать в Тартаре. Тут же можно было пересечься как бы случайно, вскользь шепнуть пару слов, кое о чем втихомолку договориться, перетереть и тихо-быстро все уладить в обход канцелярской паутины. Возможность ценная, которой никто не хотел пренебрегать.
Начальник русского отдела Пуфс лично встречал наиболее важных гостей. Кланялся, лебезил и так расплывался в улыбке, что потом долго не мог собрать лицо, отдельные мышцы которого все дергались и растягивались, продолжая улыбаться уже каждая сама по себе. Другим же гостям, помельче, Пуфс едва кивал. Протягивал уже не руку, а пальчик, и улыбкой не удостаивал, а только дергал складками кожи на лбу.
– На трибуны! На трибуны! Занимайте места! – повторял он, обводя кругом рукой, и все гости видели пегие, с выцветшими пластиковыми креслами трибуны одного небольшого подмосковного стадиончика, сгоревшего года два назад от молнии.
И тут же как по волшебству – хотя почему, собственно, «как»? – в руках у стражей возникали длинные, недавно отпечатанные билеты с номерами мест, а шустрые контролеры-суккубы, мило приседая, показывали пальчиками, где находится нужный сектор.
Была тут и Мамзелькина. В затрюханной курточке с капюшоном Аида Плаховна устроилась на одном из вип-кресел, изредка прихлебывая из фляжки, которую она, подражая лопухоидам, пьющим в общественном месте, упрятала в бумажный пакет. Рядом с ней, занимая еще одно место, стояла закутанная в брезент коса.
На валькирий Аидушка посматривала виновато и рассеянно подергивала плечиком. По всему было заметно, что она находится при исполнении и готовится «чикать» тех из них, которым не повезет в бою. Пока же Плаховна вкушала заслуженный отдых. Вытягивала ножки, прихлебывала из фляжки, а потом, окончательно развеселившись, облачилась в белую фанатскую майку и принялась размахивать трещоткой.
Такие трещотки продавали, шныряя между рядами, шустрые комиссионеры и брали за них недорого: по гнилому эйдосу. Причем брали и совсем погасшие эйдосы, если усматривали наметанным глазом, что из них еще можно извлечь хотя бы капельку радости, хотя бы одно светлое воспоминание или мгновение бескорыстной юношеской любви.
Суккубы и комиссионеры уже были тут как тут. Все собрались, со всей Москвы. Да что там из Москвы – отовсюду! Это ж какое событие! Когда еще скромным служебным духам удастся побывать на таком бое! Суккубы прохаживались под ручку, скромно опуская глазки и краснея при виде стражей мрака. Так как стражей мрака было много, то и краснеть суккубам приходилось фактически в режиме уличного светофора. Комиссионеры, напротив, старались привлекать к себе как можно меньше внимания. Жались по уголкам, не забывая рыскать глазками. Сидит такая нюня в уголке, жмется, кажется тише воды и ниже травы, а на самом деле не только все заметит и на карандашик возьмет, а и под асфальтом все просветит, если обнаружит там что для себя полезное.
Как мошки роились суккубы и комиссионеры. С каждой минутой становилось их все больше, больше. Вскоре уже и яблоку негде было упасть. Когда они совсем уже стали путаться у стражей под ногами, рыжебородый Барбаросса вышел из себя и длинным мечом буквально пропахал толпу суккубов и комиссионеров. Полетели во все стороны надушенные тряпки. Покатились пластилиновые головы.
Но и тогда суккубы с комиссионерами не сгинули, а лишь перестали наглеть и пересели на крыши ближайших домов. Облепили не только крыши, но и козырьки магазинов, провода, все облепили. Дома на Большой Академической пестрели теперь ярчайшими нарядами. Служебные духи мрака сидели на подоконниках, болтали ногами, а за их спинами к стеклам липли носы хозяев квартир. Тем все мерещилась нескончаемая колючая метель.