Ошибка господина Роджерса

— Это мой долг. Правда, я очень боялся и поэтому слишком долго собирался.

— Что у вас еще в портфеле?

— Чепуха… Мои вещи…

Мне показалось, что капитан с трудом сдержал улыбку. А может, только показалось?

— Арестуйте меня, я это заслужил…

Капитан Насонов посмотрел на меня и сказал:

— Вы сами пришли к нам. Никаких преступлений, судя по вашим словам, за вами не числится, поэтому арестовывать вас пока не за что. Ясно?

— Ясно… — прошептал я. — Но готов понести любое наказание. Готов ко всему. Извините, Владимир Николаевич, можно стакан воды?

Насонов налил мне воды. Я залпом выпил.

— Дело серьезное… — согласился капитан. — Я вынужден о нем доложить… Мы пройдем сейчас в другое место.

Сколько раз после приезда из Вены я проходил мимо многоэтажного здания на Лубянке. И вот я здесь. Меня уже выслушали. И я теперь почувствовал себя спокойнее.

Владимир Николаевич привел меня в приемную какого-то начальника, открыл дверь и вошел в кабинет. Я остался на попечении секретарши. Через несколько минут туда же проследовал молодой человек с папкой в руках. Секретарша, уже немолодая женщина, сидела за небольшим столом, держа перед собой журнал и, не обращая на меня никакого внимания, вписывала в него какие-то цифры. Буднично и просто, как делают это в любом другом учреждении.

Время тянулось очень медленно. Казалось, что прошли сутки, прежде чем появился Владимир Николаевич и меня пригласили в кабинет. Я в нерешительности остановился у двери.

— Пожалуйста, пожалуйста, — мягко произнесла секретарша.

Я робко открыл дверь и очутился в квадратном кабинете.

— Смелее проходите и садитесь, — сказал Владимир Николаевич.

Я осмотрелся. У стола стоял невысокого роста, средних лет человек в форме полковника.

— Здравствуйте, — сказал он и представился: — Михаил Петрович. Присаживайтесь.

Я сел за приставной столик. Напротив сидел Владимир Николаевич.

На столике стоял небольшой магнитофон.

— Прошу вас, Алексей Иванович, рассказать все, что с вами произошло, не пропуская мелочей, — попросил Михаил Петрович. — Если вы не возражаете, мы запишем ваше сообщение на магнитофон.

В знак согласия я кивнул головой.

И я начал рассказывать. Меня слушали очень внимательно, так врач слушает тяжелобольного человека, стараясь точно определить причину заболевания. Я нервничал, у меня перехватывало дыхание, пересыхало горло. Мне подали стакан воды. Я ее выпил.

Открылась дверь, и вошла секретарша. Я вздрогнул и замолчал.

— Принесите, пожалуйста, чаю, желательно с лимоном, — попросил Михаил Петрович.

Подали чай. Я сделал несколько глотков, немного успокоился. Однако ненадолго.

Мне начали задавать уточняющие вопросы. Они касались моего прошлого, настоящего, обстоятельств пребывания в Вене. Расспрашивали подробно о Роджерсе, брате, интересовались мельчайшими деталями. Особенно о полученном задании. О моем обучении — как пользоваться шифросвязью. Как я должен был поддерживать связь с Центром.

— Я должен ежемесячно посылать письма на подставной адрес в Вену. Самые обыкновенные. Но вписывать любые сведения о Фокине и его семье, — закончил я.

— Любые? — переспросил полковник.

— Любую чепуху… — повторил я.

— Чепухи в этом деле не бывает… — поправил Владимир Николаевич.

— Он так сказал… Роджерс.

— Кроме добывания сведений о Фокине и его работах, членах его семьи, других заданий вам не давали?

— Нет.

— Когда вы должны отослать первое сообщение? — спросил полковник.

— Срок истекает через неделю.

— Ясно, — сказал полковник и, помолчав, спросил: — Алексей Иванович, вы все нам рассказали, ничего не упустили?

— Поверьте. Как на духу. Все, как было, — ответил я.

— Хорошо. Нам еще не раз придется возвращаться к этой истории. А сейчас ответьте, пожалуйста, кто знает о вашем приходе сюда?

— Никто, кроме вас.

— А о том, что с вами произошло в Вене?

— Тоже.

— Очень важно сохранить в тайне и дальше. Сумеете?

— Конечно. Не сомневайтесь. Это уже точно, — горячо пообещал я.

— В таком случае, Алексей Иванович, я должен вам высказать кое-какие соображения, которые могут быть полезны для вас.

— Да… — кивнул я.

— Ваша переписка с братом, как мы предполагаем, была на контроле спецслужбы иностранной разведки. Пока она носила чисто семейный характер, ничто, казалось, не предвещало беды. Хотя ваши жалобы на неудовлетворенность жизнью, естественно, не прошли мимо ее внимания. Однако, как только в одном из писем вы упомянули имя ученого Фокина, у разведки сразу обострился интерес и к брату, и особенно к вам. Дело в том, что ученый Фокин и его засекреченные работы давно интересуют разведку, и она ищет, давно любые, повторяю, любые подходы к нему…

— Случай такой, как понимаете, представился… — добавил Владимир Николаевич.

— Закуривайте… — предложил полковник, заметив мое волнение.

Я молча взял сигарету. С трудом достал из коробка спичку. Закурил.

— Дальше все пошло по известной вам схеме, — продолжал Михаил Петрович.

Я сидел перед чекистами опустив голову, разбитый, подавленный. Что я мог им сказать? Конечно, мне хотелось услышать что-то утешительное о брате, о его жизни, но не поворачивался язык спросить об этом.