Ошибка дона Кристобаля

– Здесь же тепло. Выпрямись.

И пошел дальше по коридору. Молодые лица, молодые, налитые здоровьем тела радовали его, как радует любого мастера добротный материал. А Бергов считал себя хорошим мастером. Да он таковым и был.

Исходный материал, расположенный на деревянных скамейках, попадал сейчас на первичную черновую обработку. До чистовой, до завершения вещи, потребуется еще несколько лет, но Бергов никогда не торопился, как и положено настоящему мастеру. Всему свое время.

Сегодня этих парней и девушек, бывших лишенцев, вымоют, продезинфицируют и разместят в карантинном отделении. Несколько месяцев подряд будут они жить на уколах снотворного и специальных препаратах. Спать почти целыми сутками. Во время их сна, не умолкая ни на минуту, будут работать приемники и с промежутками лишь в несколько минут передавать:

– Вы всегда здесь жили. Вы ничего, кроме этих стен, не знали. Ваше главное назначение – работать. Работать качественно и высокопроизводительно. От этого зависит количество наград.

Когда новичков выводили из карантина, они, по-прежнему, голые уже не стеснялись друг друга и, как правило, не помнили: где жили раньше, чем занимались, кто их родители – ничего. Они появлялись на свет как бы из полного небытия. Знали отныне одно-единственное, внушенное им за время долгого сна – хорошо работать, чтобы получить награду. Награда состояла из комков простого сахара. Ничего сладкого людям здесь не давали, и поэтому сахар превращался в особый продукт.

Назывались теперь бывшие лишенцы трудармейцами. Их сводили в команды, строили по росту, и они рассчитывались по порядку номеров. Номер заменял им фамилию, имя и отчество. Правда, для этого тоже требовалось время, но Бергов времени не жалел. Оно с лихвой окупалось. Трудармейцы, освобожденные почти от всего, что присуще обычным людям, не отягощенные лишними мыслями и желаниями, прекрасно поддавались дальнейшему обучению – профессиональному, выходили из них прекрасные токари и сварщики, столяры и сборщики микросхем. Каждый, правда, мог производить только одну-две операции – не больше, но зато производительность и качество подскакивали, по сравнению с работой твердозаданцев, в сотни раз. После двух-трех лет трудармейцы приобретали мгновенный автоматизм, и никакая техника, самая современная, соперничать с ними не могла.

Оказываясь в цехах, Бергов всегда в них подолгу задерживался. Просто глаз не мог оторвать, когда глядел на отточенные, выверенные движения какого-нибудь трудармейца. Вот и теперь – будто подошвы к полу приклеились. Белобрысый, лет двадцати с небольшим, парень обтачивал на токарном станке заготовки. Груда необработанных, только что из литейки, болванок, лежала на полу. Он наклонялся, рывком вздергивал железное полено, вставлял его в патрон, включал станок и подводил резец. Пухлые губы что-то неслышно шептали. В надсадном вое слов нельзя было разобрать, но Бергов по движению губ понял – токарь повторяет задание, размеры заготовки. Вот он прищурил глаз, прицелился и выключил станок. Можно не измерять – размеры соблюдены до микрона. Вот что значит освободить человека от всего ненужного и выявить скрытые резервы.

Токарь, возле которого стоял Бергов, работал голым. Кожа блестела от пота, под кожей, будто узлы идеального механизма, ходили тугие мышцы. Нельзя было не залюбоваться.

Патрон – звяк, блестящую, обточенную заготовку – на руки, поворот, и рядышком с другими, такими же блестящими, на тележку. Поворот. Новая болванка в руках – в патрон. Звяк. Загудел станок. Закурчавилась из-под резца сизая металлическая стружка. Ни пятки, ни носочка трудармеец от пола не оторвал. Выверено. До сантиметра. И так – четырнадцать часов в сутки. С тремя перерывами, по двадцать минут, на еду. Затем построение, ужин и сон. А завтра – к станку.

Бергов поманил санитара, который шел за ним след в след, приказал:

– Этого – наградить.

И растопырил два пальца. Значит – два куска сахара.

Так обходил он один цех за другим, любовался четкой работой и награждал тех, кто ему особенно приглянулся. Старательно выискивал хоть какой-нибудь срыв, оплошку и не мог найти. Идеальное производство знало только одно – само производство. Проверенное, отлаженное, оно требовало расширения. Эксперимент, затеянный Берговым шесть лет назад, осуществился полностью. И Бергов ликовал, как и любой мастер, увидев свою работу законченной. Ему хорошо думалось.