Ошибка дона Кристобаля

В самый разгул ветра опустился, под свист и гиканье, крепкий морозец. Подковал талый снег жесткой коркой, и она сухо хрустела, обдирая колени и голые ладони. Хорошо, что в суетной спешке Павел успел обрядить Соломею в штаны, свитер и куртку, иначе бы она сейчас, распластанная на земле, замерзла. Сил, чтобы ползти дальше, совсем не оставалось. Хотелось встать и пойти в полный рост. Но едва Соломея замешкалась, едва попыталась приподнять голову, как Павел тут же прижал к земле и шепотом скомандовал:

– Ползи, быстрей ползи.

Пересиливая себя, поползла, неумело опираясь коленями, елозясь на твердом, бугристом снегу. Ладони, разодранные в кровь, горели. Загнанно и зло дышал рядом Павел. Куда ползли – Соломея не знала. И что думает Павел, как он собирается ускользнуть от беды – тоже не ведала.

Из люка они выскочили чуть раньше, чем подъехали санитары. Привел их Дюймовочка. Если бы Павел не проснулся, если бы они по-прежнему сидели в комнате… Об этом Соломея старалась не думать. Она думала о другом: «Как же так? Я его спасла, а он вернулся, чтобы меня погубить. Значит, я должна его теперь ненавидеть? А если я начну ненавидеть…» Тут Соломея странным образом, непостижимо, мгновенно, уяснила: она возненавидит Дюймовочку, пожелает ему страшной кары и тогда в ней исчезнет ощущение чистоты и легкости. «Бог ему судьей будет. Он и спросит». Так она окончательно решила, и стало ей как-то прочней, уверенней, несмотря на опасность, которая ходила рядом.

Слева выгибались крутой дугой пятна ручных фонариков, сдвигались плотнее, и санитары готовились замкнуть круг возле люка. Павел и Соломея успели отползти в сторону, и дуга их не захватила. Круг между тем замкнулся. К люку подкатили два фургона, и четыре луча фар перехлестнулись в темноте. Санитары полезли под землю. Павел и Соломея заползли за высокую бетонную плиту и только здесь, под ее прикрытием, смогли встать на ноги.

– Иди, благодетельница, полюбуйся. Сильно не высовывайся. Видишь? Он тебе чего обещал, когда уходил? Ничего? Странно, что ничего, мог бы отдельный фургон пообещать в благодарность.

Соломея осторожно выглядывала из-за обломанного края плиты и видела в перекрестье лучей Дюймовочку. Он стоял у раскрытого люка, что-то говорил, и его рыжая голова заметно поблескивала под неживым светом.

– Налюбовалась? Да как ты могла его выпустить? – не успокаивался, никак не мог успокоиться Павел. – По-человечески, да? И чистая? Нет, мало тебя мордовали, мало.

Он ругался и скирчигал зубами. Не будь рядом Соломеи, в пару минут навел бы разборки с Дюймовочкой. Отсюда, из-за плиты, без труда можно было просверлить в рыжей голове дырку. И сразу бежать. Пока бы санитары расчухались, его бы и след простыл. Но рядом стояла Соломея, бежать наравне с Павлом она не могла, и оставалось только одно – ругаться.

Санитары, никого не найдя в комнате, развернулись цепью, включили фонарики и пошли в обратную сторону от бетонной плиты, ощупывая землю жиденькими лучами. Выждав, когда они втянулись в лес, Павел вывел Соломею к темному зданию, обнесенному железной решеткой. Руками разгреб под ней мерзлый снег и первым протиснулся в узкий лаз. Таясь, они обошли здание и оказались возле задней глухой стены. По самой ее середине поднималась от земли пожарная лестница, а наверху виднелся вход на чердак, похожий на собачью конуру. Соломея заглядывала вверх и зябко передергивала плечами – вдруг сил не хватит и пальцы разомкнутся? Павел нетерпеливо подталкивал ее, то и дело оглядывался на лес. Там, на востоке, начинало светать и верхушки берез выступали ясней, словно выплывали из сумерек.

Железные перекладины обожгли оборванные ладони холодом. Сама лестница чуть покачивалась, и всякий раз обрывалось дыхание. Но вот и вход на чердак. Стараясь не смотреть вниз, Соломея переползла через высокую доску, прибитую на ребро, и очутилась в узком, темном пространстве. Пахло мышами и пылью. Павел повел ее по проходу, и скоро в сплошной темноте, в углу чердака, они наткнулись на что-то мягкое.

– Все, пришли, – Павел чиркнул зажигалкой и осветил груду старых матрасов. Из рваных дыр торчала грязная вата. – Ложись, я закрою.

У Соломеи подкосились колени, и она легла ничком на ближний матрас. Павел накрыл ее сверху еще двумя матрасами, сам устроился рядом, и она теперь хорошо слышала его прерывистое дыхание.

Неожиданно вспомнилась комната, которую она так старательно прибирала, и Соломея пожалела, что даром пропали труды, а Павел их даже не разглядел и ужина не отведал. Собралась ему сказать об этом, повернулась на спину, чтобы удобней было говорить, но Павел опередил ее:

– Я ночью в город ходил, там суматоха, какой-то вирус… Ладно, это дело десятое, купил документы, у меня в кармане. Пересидим еще маленько и уйдем.

– А куда?

– Думать надо. В городе для нас места нет. – Он помолчал и добавил: – Жаль, что Дюймовочка целый ушел, я бы его все-таки грохнул.

– Павел, как ты…