На второй день градус дружелюбия значительно увеличился. Люди, которые знакомы друг с другом столь недолго, причем — исключительно по работе, обычно не пускаются в задушевные откровенности. Для соблюдения вежливых приличий достаточно дежурного вопроса «как дела?» и столь же дежурного ответа «спасибо, нормально». Менчик же начал с того, что первое сентября — день особенный, в воздухе так и витает праздничное настроение, а взрослых пробивает на ностальгические воспоминания. Рассказав о своем «первом разе в первом классе», Евгений Аристархович спросил, есть ли у Данилова дети школьного возраста. Данилов ответил, что у него есть дочь-школьница, но развивать эту тему не стал.
— Дочь — это замечательно! — восхитился Менчик. — От дочерей и проблем меньше, чем от сыновей, и вообще с ними как-то спокойнее и уютнее…
«Скажи это своему тестю, — ехидно подумал Данилов, вежливо улыбаясь. — Порадуй человека…».
Расклад был настолько прост, что не нуждался в просчете. Уважаемый Евгений Аристархович поинтересовался биографией доцента Данилова и узнал о его севастопольской эпопее. С точки зрения карьериста, эпопея выглядела примерно так. Ушлый доцент, которому надоело прозябать на кафедре, решил выдвинуться окольным путем — через Севастополь. Ему удалось подсидеть директора департамента здравоохранения, но и его тоже кто-то подсидел, потому что из Севастополя он вернулся на прежнюю доцентскую должность. Карьерное продвижение не удалось, но сам факт его наличия в анамнезе свидетельствует о каких-то связях, так что доцент Данилов — человек непростой. Опять же — вернулся он на прежнюю должность, на стартовую позицию, а не слетел в карьерные тартарары. Это ведь тоже о чем-то говорит, точно так же, как и его участие в департаментской затее с планами перепрофилирования.
День выдался погожим. После «экскурсии» по роддому Менчик предложил вернуться в основной корпус не по закрытому переходу, а по больничной территории — так немного дольше идти, но зато свежим воздухом подышать можно. Данилов охотно согласился, предчувствуя, что на свежем воздухе Менчик продолжит его очаровывать. Предчувствие сбылось, причем самым наилучшим образом — сам того не ведая, Менчик подкинул Данилову весьма ценную информацию.
— В пятом году мой отец собирался баллотироваться в главы Екатеринбурга… — сказал Менчик и умолк, ожидая реакции собеседника.
— Хорошее дело! — уважительно сказал Данилов. — А почему только собирался?
— Ветер подул в другую сторону, — Менчик иронично усмехнулся и зачем-то прищелкнул пальцами правой руки. — Вы же знаете, как это бывает…Сейчас отец работает в областном правительстве, заместителем министра.
Фраза «вы же знаете, как это бывает…» свидетельствовала как о знакомстве Евгения Аристарховича с даниловской биографией, так и о желании перевести отношения «из лирических в нежные» (любимое выражение доцента Саакова).
— Тоже нормально, — Данилов сдержанно вздохнул. — Мне вот тоже с должности директора севастопольского департамента пришлось на кафедру вернуться.
— Le destin joue parfois des tours! — подхватил Менчик и тут же перевел с французского на русский. — Судьба иногда выкидывает шутки.
«Ну мы прямо как Пьер Безухов и Андрей Болконский на пароме», подумал Данилов. Себя он, разумеется, отождествлял с Болконским, потому что вечно рефлексирующий бастард Безухов ему никогда не нравился. Помнится, в школьном сочинении он так раскритиковал Пьера, что мать, преподававшая русский язык и литературу, пришла в ужас — ну как же можно так относиться к самому положительному персонажу великого романа, с которым, отчасти, отождествлял себя автор-классик? Данилов, пребывавший в ту пору в периоде мятежного юношеского максимализма, объяснил, что таких положительных в своей никчемности персонажей надо убивать в колыбели, что «Война и мир» не шедевральный шедевр всех времен, а типично графоманское произведение, и что Лев Толстой сам себя выдвинул в классики посредством оголтелого самопиара. Мать слушала-ахала, но переубеждать упрямого сына не стала, а только посоветовала перечитать «Войну и мир» лет в тридцать. Данилов как-то вспомнил этот совет и попытался ему последовать, но дальше беседы Анны Павловны Шерер с князем Василием не продвинулся. Лишь усмехнулся над фразой о том, что Анна Павловна «несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов». Данилову как раз недавно стукнуло сорок и порывов у него было предостаточно, один другого порывистее, а уж про оживление и говорить нечего…
— Взять хотя бы нашу больницу, — продолжал Менчик, замедлив шаг. — Заведующего четвертым отделением Горелова собирались взять в замы по АИР в больницу имени Ворохобова…
«Шестьдесят седьмую», мысленно «перевел» Данилов.
— Все уже было на мази, как вдруг там сняли главного врача, а у нового нашлась своя кандидатура…
Данилов понимающе кивнул.