Ошибка доктора Данилова

Павел Мимишин по прозвищу «Няшка» заведовал шестьдесят восьмой подстанцией, входящей в Еленин «куст».[33] Отец Мимишина около четверти века руководил саратовской «скорой». После его ухода, точнее — спроваживания, на пенсию, Мимишин-младший быстро перебрался в Москву (видимо были на то свои причины), где бодро начал делать карьеру. Он не скрывал, что конечной его целью является должность главного врача московской станции скорой помощи. Ничего плохого в этом не было, скорее плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Плохими были методы, используемые Мимишиным — всячески заискивая перед верховным начальством, он старательно пытался подставлять начальство непосредственное, освобождая себе ступеньку для очередного карьерного прыжка. В свое время Елена купилась на принципиальность старшего врача, активно боровшегося с недостатками на шестьдесят восьмой подстанции и смело критиковавшего своего заведующего. Дала маху — не смогла разглядеть оголтелого карьериста и поставила Мимишина на заведование. Буквально с первых дней пребывания в новой должности Мимишин начал борьбу с недостатками регионального объединения. Действовал он под девизом «моя хата не с краю, мне за державу обидно». Елена нервничала и в беседах с Даниловым часто называла Мимишина «няшкой-г…няшкой».

Ничего няшного в облике брутально-амбалистого Мимишина не было. Просто сначала его на подстанции прозвали «Мими», затем прозвище удлинилось до «Няшного Мими», но в конечном итоге сократилось до «Няшки». Прозвище Мимимишину не нравилось настолько, что однажды он сказал об этом вслух на пятиминутке. Возможно, он хотел, чтобы его звали Терминатором или Годзиллой, но прозвища не выбираются, их раздает судьба. И чем меньше прозвище нравится своему обладателю, тем крепче оно к нему прилипает.

— Нет, — поморщилась Елена. — Няшка в последнее время притих. Ему сейчас не до чужих проблем, своих по гланды хватает. Меня… хм… не радует общая ситуация, точнее — нынешняя тенденция омолаживания руководящих кадров. На фоне прочих директоров регионов я смотрюсь как музейный экспонат, если выражаться Машкиными словами. Повышать меня некуда — главный на своем месте прочно сидит и на пенсию не собирается, так что предложат мне какую-нибудь должность помельче, чтобы я спокойно отошла в сторону, уступая дорогу молодым. Заведующий оперативным отделом Горюнов недавно сказал, что я всегда могу на него рассчитывать.

— Вернее не на него, а на должность старшего врача оперотдела, — уточнил Данилов. — Неужели пойдешь?

— Да ты что?! — изумилась Елена. — Никогда в жизни! Если уж «понижаться», то с умом, так, чтобы понижение статуса компенсировалось спокойствием…

Старший дежурный врач оперативного отдела руководит оперативной деятельностью всей станции. Он принимает решения по всем важным вопросам, взаимодействует с другими службами и несет ответственность за все, что происходит в его дежурство. В случае какого-либо чрезвычайного происшествия главный врач станции старается «подставить под розги» старшего врача оперотдела. Я, мол, как верховный главнокомандующий, за всем повсюду уследить не могу, а ты — должен.

— В статотдел хорошо бы, — поддел Данилов.

— Ну, это уже другая крайность, — ответила Елена. — Там от скуки сдохнуть можно. Мне больше глянутся отделы контроля или эвакуации. Кстати говоря, заведующая эвакотделом Фомичева в будущем году уходит на пенсию. Буквально дни считает. У нее две маленькие внучки-близняшки, она их безумно любит и намерена посвятить остаток жизни им.

— «Остаток жизни» — ужасное словосочетание, — заметил Данилов. — Старайся его не употреблять, хотя бы при мне. Лучше сказать «дальнейшую жизнь»…

— Или «остаток дальнейшей жизни», — пошутила Елена. — Ты, кажется, забыл, что сейчас я должна придираться к словам. Давай, излагай трагическую историю отца твоего однокурсника Саши Смирнова…

История получилась хорошей — краткой, но убедительной. Однако объехать судью на кривой козе Данилову не удалось. Выслушав его, Лариса Вениаминовнапонимающе улыбнулась и сказала:

— Да говорите уж прямо, без намеков. Зачем юлить? Вы считаете, что следствие велось необъективно и суд тоже идет по этой колее, верно?

Данилов молча пожал плечами, поскольку ничего другого ему не оставалось делать. «Да» могло прозвучать чересчур резко, а «нет» — глупо.