Последующие дни Юлия пребывала в странном состоянии, полусне, полуяви, испытывая облегчение, как человек, который сделал все, что мог. Выполнил некую миссию, сложил с себя непосильную ношу и освободился. И теперь может расслабиться. Она с удовольствием отдалась этому чувству. Торопиться больше было некуда. Она перестала ощущать себя физически и словно растворилась в пространстве. Не было боли, не было желаний, не было тела, рук, лица – все исчезло. Она лежала неподвижно, словно парила в воздухе, с закрытыми глазами, отрешившись от внешнего мира, сосредоточенно прислушиваясь к едва слышным звукам или пытаясь вспомнить что-то. Теряя ощущение времени, дня и ночи. Иногда ей чудились голоса, невнятные, тихие, шелестящие, иногда смех. Мысли ее были короткие, сиюминутные. «
Кто «
Она шла к дому, который вот-вот должен был появиться, но его все не было. Она знала, что ее там ждут. Тяжелые низкие облака – до них можно было дотянуться рукой – грозили пролиться дождем. Исполинское дерево тихо шелестело, хотя ветра не было. Чувство нетерпеливого ожидания переполняло ее. Что-то должно было случиться… сейчас, сию минуту. Откроется смысл, откроется название этого мира, откроется предназначение. И облака тяжело уплывут за лес, так и не пролившись дождем. Она вдруг почувствовала страх оттого, что кто-то не придет, недоумение и разочарование, а еще – чувство незначительности и собственной ничтожности в сером мире. Иногда ее «я» замирало – вот, сейчас! Но ничего не происходило. Облака опускались все ниже, кольцо леса сжималось все туже, и цепочка синеликих воинов на горизонте бледнела и становилась едва заметной. И тогда она переставала осознавать себя, проваливаясь в сон или теряя сознание.
Иногда ей вдруг становилось лучше, и она с удивлением смотрела вокруг, спрашивая себя, что случилось, почему она лежит. В один из таких «просветов» Юлия медленно поднялась с постели, пережидая слабость и головокружение. Опираясь на спинку кресла, постояла, привыкая. Держась за стену, пошла из спальни. Ее преследовало видение холодных и прозрачных струй воды. Хотелось потрогать их руками, потом прижать мокрые руки к лицу. «Ручей», – думала она и видела быстрые холодные светлые струи над песчаным дном, схваченные по краям берегов прозрачной и хрупкой ледяной коркой…
Цепляясь за стены, она добралась до ванной комнаты, оперлась на край раковины и попыталась повернуть кран. Не сразу ей это удалось. Подставила ладони под тугую струю, прижала мокрые ладони к лицу… подняла глаза и вздрогнула, увидев перед собой чужое лицо. Прошло какое-то время, прежде чем она осознала, что видит собственное отражение в зеркале. Она провела рукой по щеке, и женщина в зеркале проделала то же самое. Ей стало страшно. Она не узнавала себя. Из зеркала на нее смотрела незнакомая женщина с ввалившимися глазами, бескровными губами, сбившимися тусклыми волосами. Она потрогала седые волосы на виске.
«Нет! – подумала в отчаянии. – Это не я!»
Она заметила, как из уголка рта тянется тонкая нитка слюны, и вытерла губы тыльной стороной руки, и смотрела, смотрела, не узнавая…
Она не слышала, как отворилась дверь в спальню, как вскрикнул человек и тяжело побежал вон. Дверь в ванную распахнулась, и на пороге появилась грузная фигура Лизы Игнатьевны.
– Юлечка! – закричала она, хватаясь за сердце. – Юлечка, родненькая, как ты меня напугала! Я уже бог знает что подумала! Зову, зову, а тебя нет! Тетке теперь получше, она еще нас всех переживет. Заскочила на минутку, покормила и сразу обратно, а тебя нет!
Лиза Игнатьевна из постоянной экономки превратилась в приходящую и теперь разрывалась на два дома. Она обняла Юлию за плечи и попыталась увести, но Юлия мотнула головой.
– Что, Юленька, что, моя хорошая? – запричитала Лиза Игнатьевна. – Пошли, я тебя уложу в постельку, девочка моя золотая! Идем, ляжешь! – Она мягко и настойчиво попыталась оторвать руки Юлии от края раковины. – Пойдем, Юлечка!
Юлия наконец отвела взгляд от страшной женщины в зеркале и сунула руки под кран. Холодная вода затекла в рукава рубашки. Она набрала воду в ладони и плеснула в лицо. Поежилась, чувствуя, как холодные струйки побежали за ворот.
– Да что же это такое делается? – бормотала в страхе и тоске Лиза Игнатьевна. – Идем, Юленька, идем!