Ошибка биолога(Избранные сочинения. Т. II)

— Это уже специальный вопрос, который лучше обсудить в другое более удобное время и при более удобных условиях.

Черный быстро одел шапку и пальто и вышел.

Хортик, проводив заграничного гостя, вернулся и, став перед Кабальским, громко рассмеялся. Веретьев был поражен происшедшей в нем переменой. Его лицо, сосредоточенное, почти злое, стало детски незлобивым и смех такой искренний, заразительный, что Веретьев не выдержал и рассмеялся в свою очередь, не зная, в чем дело.

— Чего обрадовался? — оборвал сурово Кабальский.

— Каков? Нет, каков гусь? А галстук-то, а брюки в полоску, трость с золотым набалдашником, перчатки! Тоже махаевец!

— Дело ясное. Перепало им, заграничным, тогда от большой экспроприации тысяч пятьдесят. Теперь деньги подходят к концу. Не на что разъезжать по Европам, кокоток ужинами кормить. Вот и послали этого франта. Жертвуйте, мол, шеей для общего дела, а денежки нам, мы знаем, куда их пристроить.

Лицо Кабальского покраснело, глаза загорелись диким огнем гнева. Сжались руки в кулаки и горой поднялись мускулы.

— Подлец! С чем приехал, с тем и уедет.

Кабальский выругался площадной бранью.

— Успокойся, Костя! — ласково уговаривал Хортик. — Стоит того! Черт с ним! Ты ведь знаешь, что наши не поддадутся. Их краснобайством не возьмешь.

Кабальский опять принялся за водку и понемногу успокоился, хотя сидел с отчаянно мрачным видом.

Веретьева словно осенило: вот они, настоящие товарищи для того дела, которое давно им обдумано; но только в мечте, в воспаленном воображении, сидя за кружкой пива, он грабил, убивал, искусно смывался от преследования.

С этими мечта может перейти в действительность. Неужели он, Веретьев, струсил?

Волнующим и бодрящим холодом прошла дрожь по спине.

— Так значит, Хортик, вы бы пошли на экспроприацию?

— Но экспроприации вы признаете?

— А вам это, господин, для чего, собственно, нужно?

Кабальский, вмешавшись в разговор, видимо, хотел на ком-нибудь сорвать злобу.

— Так!.. У меня, видите, давно план один есть. Только не было товарищей…

— Так чего же вы мямлите? Коли есть что, говорите прямо.

— Видите, мне в последнее время страшно не везет. Жизнь совсем забила. Впереди ночлежка, смерть от голода или от простуды. Или надо заняться, как товарищи, мелкими обманами, шантажом, взятки брать. Я этого не могу.

— Белоручка! — рявкнул Кабальский.

— Может быть. Но на дело, которое дало бы большие деньги, хотя бы с риском жизнью, я бы пошел.

— Ладно! Ваше дело! А только если вы серьезно что-нибудь задумали — говорите без предисловий, да поменьше о себе. Не разжалобите, не вам одним живется так, что хоть в омут головой.

Веретьев рассказал все, что знал о старой графине.

Все трое засиделись далеко за полночь с серьезными побледневшими лицами и подробно обсуждали предстоящее опасное дело, как обсуждает накануне военный совет план генерального сражения…

IV

Звонить в квартиру старой графини выпало на долю Веретьева. Он должен был подать пакет и затеять разговор.

Кабальский и Хортик спрятались за дверью. Время было выбрано вечернее. Это давало огромное преимущество. Ограбивши квартиру, можно было выйти из ворот, еще не запертых на ночь дворником.

Но вместе с тем грозила и серьезная опасность: мог кто-нибудь пройти по лестнице и увидеть экспроприаторов.

Надо было спешить.

С замирающим, несмотря на выпитую водку, сердцем Веретьев дернул звонок. Минуты две протянулись в мучительном ожидании, Веретьев уже хотел позвонить вторично и… чуть не вскрикнул от ужаса.

Дверь бесшумно приотворилась вершка на два и в щели показалась голова старухи с острым горбатым носом и оловянными, мертвыми глазами. Без капора, с седыми растрепанными волосами она была еще страшнее.

— Что надо? — прохрипела она.

— Письмо вам. Просят ответа.

— От кого?

— Не могу знать. Я служащий в конторе.

— Давай!

Высунулась рука и вырвала пакет у Веретьева.

Старуха хотела захлопнуть дверь, но Кабальский зорко выжидал момент и засунул между дверей ногу. В то же время Хортик со всей силой отдернул створку, так что на мгновение старуху вытащило на площадку.

— Эгей! — гулко пронесся по лестнице ее безумный, дикий вопль.

Все трое ворвались в квартиру, толкая перед собою графиню, и захлопнули дверь.

Хортик хладнокровно повернул ключ.

Начало было удачно.

Старуху втолкнули в зал, освещенный довольно ярким лампадным светом. Она закружилась на одном месте. Из черного, раскрытого рта вырывался хриплый вопль: «Эгей!», а руками она рвала и трепала седые лохмы.

Хортик перебросил Кабальскому большой джутовый мешок.

Силач бросился на старуху, накинул и мигом натянул до самого пола.

Под редкой материей ворочались беспомощно руки, дергалась голова, то обрисовываясь шаром, то скрываясь в огромном колпаке. Кабальский грубо толкнул графиню и она грохнулась, высоко поднимая ноги.

Теперь из мешка торчали только большие подошвы разношенных валенок и это было почему-то особенно страшно.

Кабальский натянул мешок дальше и завязал крепким узлом.