Ошибка «белого стрелка»

«ХОД — ЗА ЛЕВШОЙ

Прямо-таки планомерный отстрел авторитетов преступного мира продолжается в нашей столице. Вчера на Юго-Западе у подъезда дома, где проживала его любовница, снайперским выстрелом в голову убит Ваганов Р.Ф., официально коммерсант, неофициально член азербайджанской группировки, пытающейся контролировать всю уличную продажу, развернутую в округе. Ранее Ваганов дважды был судим: по известной сто семнадцатой за изнасилование и целому букету статей за мошенничество, подделку документов, кражу личного имущества…

Но самое интересное — не кто убит, а кто убил. На месте преступления обнаружена снайперская винтовка новейшего образца с отпечатками пальцев стрелявшего. Без сомнения, сразу можно сказать, что снайпер — левша. Более того, поскольку следов пальцев правой руки нигде не удалось найти — даже магазин снаряжался одной левой, — оперативниками высказывается предположение, что убийца вообще однорукий.

За неполный прошедший месяц Ваганов стал третьей его жертвой. Две предыдущие тоже являлись представителями криминального мира. Поскольку представителей этих в Москве не счесть, смеем высказать предположение, что кровавые разборки в исполнении однорукого „солиста“ продолжатся в самое ближайшее время».

Глава сорок третья

Неприятности дня для Макарова, как оказалось, смертью Володарского не закончились.

Трель телефона он услышал, когда еще открывал дверь квартиры. Шагнул к аппарату, даже не включив свет.

Звонил дежурный по части.

— Олег Иванович? Я по поручению командира, он весь вечер пытался с вами связаться…

— Мог бы и без поручений, Святослав Григорьевич, — Макаров по голосу узнал Кудряшова, «старика», седоголового, спокойного, хорошего политработника в те времена, когда еще этот институт действовал в войсках. Даже Чечня не изменила «старика»: он по-прежнему не умел ругаться.

— У нас большая беда, Олег Иванович.

— Что случилось?

— Кобозев погиб.

Рука Макарова уже тянулась к выключателю, но после этих слов опала. Он прислонился к стене.

— Как это произошло, Григорьич?

— Миша написал записку, большую, на два листа, и сегодня днем, когда дома никого не было, выбросился из окна.

Макарову стало нестерпимо душно, он снял шапку, оттянул горловину свитера.

— Если вы, Олег Иванович, хотите знать, что написано в записке…

— Мне до лампочки это, — сказал он.

— Мне тоже, хотя там есть и обо мне, и о вас. Но из-за этих двух листков… Понимаете, мы хотели его похоронить со всеми почестями, чтоб бойцы простились… А выходит, Кобозев — самоубийца, и их хоронят по-другому.

— «Выходит» для кого?

Кудряшов помолчал, не решаясь назвать фамилию, потом уклончиво ответил:

— Ну, вы же сами знаете, кто у нас начальство большое.

— Генерал, Борис Романович?

Кудряшов опять не ответил конкретно, только попросил:

— Они с вами все-таки считаются, вы бы переговорили с ними, Олег Иванович. Наш командир человек новый, у него диалога с генералами не получится. А Кобозев ведь не ангиной болел, у комбата отклонения из-за Чечни и пошли, так чего же теперь на записку ссылаться…

— Переговорю, Святослав Григорьевич.

Вот так. Кто это сказал, что война закончилась? Кто сказал такую глупость?

Макаров, не раздеваясь, не зажигая света, долго еще сидел возле утихшего телефона.

Утром он зло поговорил с генералом о покойном Мише Кобозеве, о войне и политике, поговорил так, что Борис Романович не выдержал и тоже начал материться, но в конце концов согласился с доводами Олега, обещал помочь в организации похорон.

Заряд зла не прошел. Потому Макаров оделся и решил выйти на улицу. На лестничной площадке встретилась соседка:

— Олег Иванович, вы не в магазин? Возьмите мне булку хлеба.

— Только если это не к спеху. Хочу прогуляться вдоль реки.

— Ну к обеду же вернетесь?..