Ошибка "2012". Джокер

— Не отберёт, — заверила бабуля. Сплюнула, на­хмурилась, начала пальцами плести что-то в возду­хе. — Мы ей сейчас подложим свинью. Ты, деточка, здесь постой, нечего тебе пока на это смотреть... — Тут бабуля улыбнулась так, как никогда при Оксане раньше не улыбалась, — страшно и жёстко. Оставив оторопевшую внучку, она пошла за ель странной рас­качивающейся походкой, словно уже приступая к ка­кому-то непонятному танцу. Скоро оттуда послы­шался треск сучьев, сопровождаемый размеренным топотом, слишком тяжеловесным для сухонькой баб­ки, и негромкое, но жуткое уханье. Словно где-то про­снулся tie ко времени разбуженный филин...

По счастью, продолжалось это недолго. Старуха вышла из-за ели, и Оксана с облегчением увидела свою прежнюю бабулю. В руке она держала сухую ветку.

— Ну всё, девонька, сделано дело, пошли-ка, ми­лая, домой. Иди, иди, не оглядывайся...

Как это — не оглядывайся? Оксана тут же обер­нулась через плечо. И увидела, как из подлеска выско­чил громадный дикий секач и, свирепо урча, кинулся к женщине. Удар подбросил её, только мелькнули бо­сые ноги и влажно-белый подол, а когда барахтаю­щееся тело ударилось оземь, кабан, не марая клыков, пустил в ход копыта. Длинная рубашка стала бы­стро покрываться пятнами грязи и крови...

— Не надо, не надо! — закричала женщина и, не пытаясь подняться, сжалась в комок на земле, спа­сая грудь и живот. — Прости!.. Отпусти].. Не буду больше!.. Зарок дам...

— Ага, как же, каялась ворона навоз клевать. — Бабушка остановилась, сплюнула, покачала голо­вой. - Эту песню мы уже слышали. Не-ет, чёрного кобеля не отмоешь добела, а горбатую ведьму, ви­дать, могила исправит...

И бросив под ноги ветку, она принялась топтать её, что-то бормоча себе под нос.

Кабан откликнулся страшным рёвом. С поля уле­тали последние аисты.

— Не надо, ба! Не надо, пожалей её!.. — внезапно рсизревелась Оксана. Схватила бабушку за рукав... и тут же забыла про слёзы, изумленно распахнула гла­за: — Ой...

Вместо женщины в расхристанной рубахе под Ва­сиными копытами корчился куратор Пётр Петро­вич — в танковом шлеме, крагах и законченных очках. Голова его бешено моталась, руки судорожно хватали чернозём, он ущпоминал куклу-марионетку, которую сдуру дёргают за все нитки разом. Смотреть на него было жалко и противно, хотелось не то убежать, не то помочь мстителю-кабану.

— И его, и его тоже прости... — порывисто за­кричала Оксана, крепче схватила бабушку за рукав, вздрогнула и проснулась.