Ошибка "2012". Джокер

— Хрен в пальто, — заразительно улыбнулся тот. Щёлкнул каблуками и представился: — Никита я, болезный. Блаженный Никита. Всем страждущим помогающий, муки их усмиряющий, на путь истин­ный скорбных направляющий... Ну-кось, давай иг­рушку сюда... — Он неторопливо подошёл, с лёгкос­тью вынул наган из руки у оторопевшего Краева и направил дуло в небо, на миг став похожим на хрестоматийный памятник политруку, поднимаю­щему в атаку бойцов. — Лучше в белый свет, чем в копеечку!

Выстрелил пять раз подряд, будто бы давая ко­му-то старт. Кашлянул от порохового смрада, с плес­ком бросил наган в реку.

— Плыви, плыви, железяка хренова, — сплю­нул он, и речка, словно послушавшись, мигом за­волокла оружие торфяной мутью. Никита же снова кашлянул, протёр глаза и очень серьёзно кивнул Краеву: — Жить хочешь? Айда за мной. И време­ни не теряй, у тебя его, паря, не очень много оста­лось...

Подмигнул, развернулся и направился обратно на свою сторону. Несколько секунд Олег тупо смот­рел ему в спину, потом двинулся следом. А что, не в речку же за наганом теперь нырять? С тайной на­деждой если не найти, так хоть потонуть?..

■ Шагал он как зомби, перед глазами всё гуще пла- pa-'iH серая пелена, в голове не было ни мысли. Внут- )и черепа плескалась боль, и на её волнах одинокой 1ЬДиной качалось непонимание. Что же это за наган гакой презентовал ему Коля Борода? С патронами заговорёнными? Или дело было вовсе не в нагане и не в патронах? Но тогда в чём?..

Впрочем, он даже и об этом думать внятно уже не мог.

Все остатки сил уходили на то, чтобы очередной раз оторвать от земли правую ногу... поднять. Пере­ставить... А теперь — левую...

Невыносимо медленно они поднялись на обрыв, одолели вкривь и вкось расчерченную сосновыми корнями лесную тропинку — и вышли к деревне Глуховке. Той самой, в которую даже на «Ниве» не мог довезти бабку Ерофеевну сын автобусного води­теля.., Покосившиеся избушки, в которых доживали век брошенные старухи, убогость, нищета... И небось чадящая лучина по вечерам, ибо электрических стол­бов в округе решительно не наблюдалось-

— Сюда, паря, — потянул Никита Краева в бу­зину, среди которой кособочилась замшелая сара­юшка. — Заходь, седай на иол. Закрой ладонями глаза.

В ноздри шибанул густой мышиный дух, зашур­шало на полу сено... Хлопнула закрываемая дверь. .Стерва-боль гадиной завинтилась в мозгу, перейдя, кажется, все мыслимые пределы...

— Ну всё, болезный. Хорош рассиживаться, вы­ходим, — почти сразу раздался в темноте голос Ни­киты.

Краев отнял ладони, замычал, кое-как разлепил глаза, поднялся, медленно вышел из сараюшки, со­щурился на солнечный свет...

И от изумления забыл даже про боль. Кажется, теми же остались только деревья близко подступив­шего леса Громадные, мощные, кряжистые, способ­ные припомнить не только Великую Отечествен­ную, но и... ох, страшно даже подумать что. Слева, где полагалось быть топям, поблёскивало огромное озеро, из него в просторную реку бежала искрящая­ся протока, а на горушке виднелся крепкий, доброт­ный, посеребрённый временем деревянный забор. Над ним вился дым, долетал запах гари и слышал­ся размеренный тяжёлый звон, словно кувалдой по рельсу.

Уж не тот ли самый колокол, который то ли слы­шал, то ли не слышал Краев, стоя на судьбоносном мосту...

Он рад был бы спрятаться от- слишком громкого звука, но заторопившийся I (икита поймал его за ру­ку и потащил прямо туда. Пришлось в очередной раз стиснуть зубы и ковылять, ковылять... А впро­чем, его вели не к воротам в заборе, а несколько в сторону туда, где стена леса распахивалась к озёрному берегу. Там, у самой воды, притулилась избушка не избушка — сруб «в лапу», с крышей из дёрна и крохотным узким оконцем, задвинутым осо­бой дощечкой. Баня! Что ни есть натуральная, со вкусом и размахом протопленная по-чёрному... Да­же в предбаннике едва живому Краеву тотчас пока­залось, что он всё-таки застрелился и, как положено самоубийце, угодил прямёхонько в ад. Только не на

сковородку, а скорее в кастрюлю. Верней, в скоро­варку.

— Распрягайся и заходи. Внутри — лягай сра­зу, — дал последнюю «овцу»' блаженный Никита н выскочил на свежий воздух, а Краев, наконец-то оставленный в покое, с трудом поборол искушение лечь прямо здесь, свернуться зародышем и умереть. На автопилоте скинул с себя барахло, вслепую на­щупал низкую дверь... упал на полок...

Ему было даже не особенно интересно, что ждало • его дальше. Ну, появятся сейчас черти, подумаешь, эка важность. Ну, сожрут его, сварят, изжарят, чет­вертуют, смелют на фарш... Плевать, уже совсем не страшно, скорей бы только всё кончилось.

А потом в парном скороварочном полумраке он вдруг увидел Оксану. «Ох) Трусы-то надо было оставить...» — мелькнула идиотская мысль. Гэбэш- ница Оксана стояла босая и простоволосая, в корот­кой рубахе по колено. Да не в развратной какой импортной комбинашке — рубаха, прилипшая к те­лу, была из домотканой холстины, до изумления це­ломудренная и строгая.

«Глюки,— очень тихо подумал Краев. — Если это ад, то откуда она здесь взялась?..»