Ощущение времени

— Зачем они мне? Богатым в нашей стране быть стыдно… да и нельзя — раскулачат, национализируют. Я проживу, Иванов… а ты мне приёмничек японский всеволновый привезёшь, чтобы тринадцатиметровый диапазон был — вот и всё…

— Понятно… вражеские голоса слушать будешь… Зря ты, — заговорил Иванов совсем другим тоном. — Вернёшься — к тебе отношение другое… помнишь сказку, как Ивана в чаны с водой кидали, испытывали, то с кипятком, то в ледяную…

— Так то Ивана… а я рожей не вышел…

— Ладно тебе! — перебил Иванов.

— Профиль не тот, — не слушая возражения, продолжал Додик. — Мне так и прислали в рецензии, мол, не подходите по профилю нашего журнала!..

— Не………! Мало идиотов, что ли!?

— Не скажи! С фамилией Иванов прожить проще!

— А ты попробуй! Вот в вагоне и поменяй фамилию! «Лошадиной тропой. Путевые заметки табунщика Улана Баторова»! Красиво?

— Ты прав! Проверено. Я таких знаю… несколько… только писать лучше не стали!.. Так что, привезёшь приёмник?..

— Привезу! Только м…к ты первостатейный! Я тебе дело предлагаю — потом сам скажешь, какой же я… этот самый был…

— Ты валяй в разведку… послушаю, что потом расскажешь… какие краски, как кумыс, какие натурщицы…

«Может, он и прав, — размышлял Додик, — Вот вернулся из больницы — и мир другой… и сам другой… а если подальше забраться, где люди живут совсем иным, и всё, что привычно и волнует, там так далеко окажется… но как, как всё бросить? „Что?“ — задавал он вопрос… и не мог ответить… что держит меня здесь? Что вообще нас держит? Или вернее, что отторгает, а мы держимся в силу привычки, из-за страха… перед чем, чего? Я — „пролетарий умственного труда“ — мне терять нечего…»

— Вот что, — втолковывал Володя, глядя на него пристально: — Я тебе сначала скажу, как друг: ты это не носи больше никуда, — он поднял рукопись на ладони и плашмя обронил на стол, — не надо. Бесполезно. Никогда не опубликуешь… ни кусками, ни целиком… ни под каким видом… — Додик сидел, молча понурившись, на краешке стула, зажав руки, сложенные ладонями, между колен. После этих слов он откинулся на спинку, уставился на собеседника и продолжал молча слушать, — А теперь скажу тебе, как редактор, только предупреждаю: не лезь в бутылку. Значит, ты мне пишешь книгу про пионеров, как я тебе говорил, помнишь, а повесть твою переделываешь… не знаю, как — это твоё дело… пускай твоя Милка в тундру уезжает, за Полярный круг, ну, какого чёрта она прётся в этот Израиль? Ты же понимаешь…

— Ты что, серьёзно? — просипел Додик пересохшим горлом.

— Послушай, Додик, это не я, понимаешь… я ж тебе сказал… это говорит редактор государственного издательства официальным голосом, понял? Тебе комплименты нужны — ну, классно ты пишешь, классно… Больше скажу, хочешь? Это в ряд встало с «Детствами» всеми, понимаешь? Ты не думал никогда, какая антология «Детств — Отрочеств» существует в русской литературе — ты в точку попал! Толку что? Ты на что потратить годы хочешь? А я — редактор, понимаешь?

— А ты на что потратить хочешь, понимаешь?

— Всё, Додик! Про совесть в другом месте и в другой раз, ладно! Если б не ты, я бы и говорить не стал… вот тебе два листа: списки пионеров — выбирай! Надумаешь — звони… а рукопись твоя — вот она… и чистая… ни одной помарки не сделал… блохи не в счёт! Доволен?

— А ты? — не унимался Додик.

— Я… — Володя положил обе руки на кучу бумаг на столе и нагнулся вперёд. — Я доволен… я бы так, как ты, не сумел… я не про стиль… ты понимаешь… А захочешь: обещаю: я — не я! Одну книгу в год тебе пробью в своей серии. Будешь жить, как… как… — он махнул рукой, — А своё, гениальную нетленку, в стол складывай. Потому что, кто платит — тот заказывает музыку!!!.. Всё. Меня нету больше… ты думаешь, вежливо с авторами разговаривать просто? Я потом ночами из-за вас не сплю, гении х…! Уходи, Самарский! — Додик повернулся и пошёл к двери с опущенной вниз сжатой за угол двумя пальцами рукописью, — Додик! — заорал сзади редактор. — Не будь мудаком! Позвони мне в семь сегодня! Пойдём посидим!..