Ощущение времени

В алебастровом свете угасающего дня решительной и неспешной походкой отставного актёра он подошёл к знакомой облезлой двери переговорного пункта. Было ровно восемь. Время пересменка. Милка, ничего не говоря, улыбнулась ему из-за стекла и бросила «Пока» своей сменщице Надьке.

«Всё в талию! — удивился Додик. — Она вся в талию — так ловко на ней всё сидит. Так точно получается прийти вовремя и вовремя остановиться, пройти по краешку и отказаться от соблазна… — я так не смогу никогда».

— Куда мы идём? — прервала она его размышления.

— Мы? К Борьке Иванову.

— Это кто у нас будет, Иванов? — поинтересовалась Милка.

— Художник знаменитый… он тебе понравится.

— И кто же я буду? — Милка остановилась и, не вынимая руки из-под додикиной, согнутой в локте, заглянула ему в глаза.

— А что, нужен статус? Я не могу прийти со своей знакомой?

— Просто так?

— Ты что, Милка?

— Не знаю — никогда не была у знаменитых художников.

— Да мы в мастерскую к нему идём, не домой!

— Тем более… вдруг спросит: «С какой стати, мол, с девушкой пришёл?» Может? Додик пожал плечами.

— О! Да ты с дамой! — словно продолжая их разговор, воскликнул Иванов, увидев их в дверях, и, не стесняясь, пристально рассматривая, ободрил: — А вы не смущайтесь.

— Меня Людмила зовут.

— Мила… художники все такие. Врачи и художники. Те внутри копаются, а мы… мы тоже внутри, в душе… значит… Разговор-то серьёзный, — обратился он к Додику, — давай отложим до другого раза, до завтра… — он был явно огорчён, что Додик без предупреждения пришёл не один.

— Я могу обождать… или уйти… Нет, серьёзно! Без обиды! — она остановилась на пороге.

— Обиды? Кто же даст вас обидеть? — усмехнулся Иванов.

— А у меня нет от неё секретов! — неожиданно даже для самого себя сказал Додик, и все замолчали.

— Проходите!.. Это всё секреты Полишинеля, до гостайн нам далеко, а наши-то тайны… они тем и полны, что все знают… ладно… вот что, Додик… — он кивнул головой внутрь мастерской, достал из холодильника запотевшую бутылку, и когда они устроились за столом, продолжил: «Меня в журнал пригласили… друзья мои… пока неважно — кто… предлагают вот это опубликовать, статью сделать», — он показал на рисунки, висевшие на стене… на свои любимые, вычерченные безнадежной тоской «Заборы», которые даже ему не давали выставить нигде, кроме его собственной мастерской. Милка молчала и пыталась вникнуть в суть происходящего — всё это было так непривычно и неожиданно для неё.

— Прекрасно, — вставил Додик.

— Да! Я согласился… ну, почти… хотя рискую сильно… За эти «Заборы России» мне потом лихо заплатят здесь… я думаю.

— Не понял! — возразил Додик.

— Не понял. Не понял, потому что торопишься… журнал этот, или альманах, значит, там издавать будут! А отплатят здесь.

— Опять не понял, — вставил Додик.

— Додик! Ну какой же ты непонятливый! — с укором сказала Милка, и он вздрогнул, настолько знакомой и родной показалась ему интонация… он судорожно вспоминал, откуда, почему и даже вслух произнёс: «Не может быть!» — когда догадался, откуда она — из детства, из повести, из Милкиных уст… «Не может быть!»

— Может! — совсем о другом подтвердил Иванов. — И не сомневайся: издадут быстро! Не будут мурыжить ни с планом, ни с бумагой.

— Ты хочешь моего совета?

— Нет. То есть это само собой… но я хочу твою повесть.

— Мою? — Додик даже поперхнулся. — Ты для этого её читал?

— Слушай, — он оглянулся на Милку. — Простите! Ты тупеешь на глазах… где ты таких хорошеньких и умных находишь? А сам тупеешь… Простите! — Милка хмыкнула и по-деревенски прикрыла рот ладошкой.

— И для чего она тебе нужна? — переспросил Додик.

— Повесть? Я хочу её отыллюстрировать… они за то, что я им свои рисунки… — он обвёл рукой пространство, — ну, выкуп что ли, понимаешь… только бы им доверил… Это политика, Додик! И тем я нужен, и эти уже решили, что купили меня.

— Зачем тебе это, Борис? Ты же… ну как сказать, чтобы не обидно… ты же… вот: признанный…

— Именно!

— А тебе романтики хочется?! С ветром побороться? «Будет буря, мы поспорим и помужествуем с ней!»? Это ты напрасно — у них месть страшная…

— Я не мести боюсь. Не расплаты… — Он сжал челюсти и засопел. — Я себя боюсь… — опять посмотрел на Милку и махнул рукой. Она потупилась, потом поднялась и встала за спинку стула.

— Я, пожалуй, пойду, — у вас действительно разговор очень серьёзный… а я тут сбоку…

— Нет! — резко и необычно для себя вскочил Иванов.