Осенний мост

Ёримаса испытал их все, включая все лекарства и противоядия. Он принял их столько, что уже почти способен был не обращать внимания на смешки за спиной.

Ёримаса ждал, что отец вмешается, и потому когда тот действительно вмешался, он не удивился. Но Киёри ограничивал его свободу ровно настолько, чтобы успело оказать действие лекарство от текущей болезни. Затем Ёримасу отпускали.

Вскоре Ёримаса понял, в чем причина. Если посадить его под стражу, у него не останется абсолютно никаких причин продолжать существование. Следовательно, заключение было неприемлемым, поскольку Киёри не мог допустить, чтобы Ёримаса покончил с собой. Его видение гласило, что Ёримаса должен жить, чтобы породить сына.

Но оно же гарантировало Ёримасе, что он не умрет по случайности, что бы он ни делал. Неминуемость его судьбы была также залогом его неминуемого выживания. Забавно, не правда ли?

Зелья, приносившие облегчение, одновременно и травили его. Его тело страдало. А мысли — еще больше. Вскоре галлюцинации и смены настроения перестали приносить ему удовлетворение. Ёримаса переключил внимание на женщин. Когда-нибудь настанет день, и отец прикажет ему жениться, и он подчинится. Он обслужит жену, как надежный племенной самец, каковым он и является. Ну а пока что… В Эдо много женщин.

Сперва его привлекала красота лиц. Но обычная физическая красота в таких количествах постепенно переставала чем-либо отличаться от некрасивости. Ёримаса более не замечал ничего, достойного внимания.

Тогда он заинтересовался другими частями тела. Их формой, строением, запахом, вкусом. В них было чарующее разнообразие, даже в одном и том же теле, а чем больше было тел для сравнения, тем больше и разнообразия.

Когда же он устал и от этого, он переключил внимание на собственное тело. Он экспериментировал со многими областями удовольствия. Осталась боль. Но Ёримаса не смог отыскать внешней боли, сопоставимой с той, которая терзала его изнутри. Он делал, что мог. Он был самураем. Он выдержал.

От собственной боли он перешел к боли чужой. Здесь он наконец-то обнаружил идеальное сочетание всех элементов. Галлюцинации, усиление чувственного восприятия, красота, уродство и, главное, боль.

Иногда он заходил слишком далеко, и женщина погибала. Тогда ему приходилось платить солидную сумму денег заведению, к которому она принадлежала, и специальный утешительный взнос ее семейству. Это были всего лишь деньги.

Ёримаса увлекся извращенными сексуальными техниками, которые причиняли боль ему, и еще большую боль — им. Была некая особая пикантность в их слезах и некая особая музыка в их голосах. Некоторые смеси помогали увеличить его удовольствие. Некоторые курения помогали усилить их мучения. Он использовал все.

Ёримаса обнаружил, что достигает наибольшего возбуждения, когда уничтожает лучшие их свойства. Поначалу он принимал за таковые красоту. Ему не нужно было оставлять шрамы снаружи. Если таковые оставались изнутри, этого было достаточно. Но постепенно Ёримаса понял, что видимые проявления значения не имеют. У каждой их них, что бы они ни делали и что бы им ни довелось повидать, в глубине души жила сердечная тайна — драгоценное ощущение собственного «я», которое они умудрялись сохранить. Ёримаса научился разыскивать его с необычайным искусством. И тогда их крики делались такими громкими, что почти заглушали смех у него за спиной.

— Если бы дочь ничего для тебя не значила, я бы так не волновался, — сказал Киёри, — но я знаю, что ты ее очень любишь.

— Мидори — всего лишь девушка, — отозвался Нао. — Она не имеет значения. Значение имеет сын, которого она родит.

— Не давай согласия столь легко, Нао. Позволь, я расскажу тебе, каким сделался Ёримаса.

— Нет. Это неважно. — Нао поклонился. — Мы польщены честью, которую вы оказали нашему клану. Мидори выйдет замуж за Ёримасу.

Время шло одновременно и очень медленно, и очень быстро. Иногда Ёримаса был не в состоянии сказать, сколько же его прошло — неделя, или месяц, или большая часть его жизни. И подобное забвение было ближайшим доступным ему подобием счастья.

— Ёримаса!

Он разглядел через опиумный дым лицо Сигеру.

— А, братец! Не будь таким робким. Вдохни-ка. Не бойся, от этого не умрешь.

Сигеру рывком поднял его на ноги. Охранники опиумокурильни, обычно столь решительные, на этот раз оставались в почтительном отдалении. Репутация дуэлиста, которой Сигеру обзавелся еще в пятнадцать лет, за прошедшие годы создала ему устрашающую славу.

— Я пришел, чтобы отвезти тебя в «Воробьиную тучу». Отец нашел тебе невесту.

— Какой сейчас год?

Сигеру уставился на него с отвращением и ответил не сразу.

— Четырнадцатый.

— А какого императора?

— Император Нинкё продолжает облагораживать мир своим божественным присутствием.

Сигеру наполовину вывел, наполовину вытащил брата из опиумокурильни. Ёримаса не сопротивлялся. Поразительно. Оказывается, прошел всего год. Или даже меньше.

— А месяц сейчас какой, братец?