Осенний мост

— Князь Гэндзи приехал! Я знала, что он приедет! Я же сказала предателям, что он приедет, ведь правда?

— Кими, — сказал Горо. — Кими, Кими, Кими…

Мчавшиеся галопом лошади остановились почти вплотную к ней, и с них принялись спрыгивать мужчины. Эмилия даже не взглянула на них. Она отчаянно искала слова молитвы и нашла их. «Всякий, кто верует в Него, не умрет, но обретет жизнь вечную». Это была не совсем подходящая молитва, потому что Ханако в Него не верила — она всю свою жизнь верила в Будду Амида, средоточие беспредельного сострадательного света, и верила не в Царствие небесное, обещанное нашим Господом и Спасителем, но в Сухавати, Чистую землю, отведенную для последователей Амиды. Не будь это богохульством, Эмилия пожелала бы, чтобы стало по вере Ханако, а не по ее собственной, ибо это означало, что Ханако будет жить в раю — а кто более нее был этого достоин? Эмилия никогда в жизни не встречала другого человека, который бы так полно воплощал в себе доброту, милосердие и наивысшие христианские добродетели.

Гэндзи прибыл. Эмилия поняла это по тому, что Кими и Горо рухнули на колени и прижались лицом к земле. Она почувствовала, как он легонько коснулся ее плеча.

— Эмилия, — позвал он.

За годы, прожитые в Японии, ее ощущение времени изменилось — постепенно, по шажочку, но настолько сильно, что теперь не имело почти ничего общего с прежним. Эмилия больше не мыслила категориями дней, недель, месяцев, лет, но лишь мгновениями, рассыпанными словно бы в случайном порядке по календарю прошлого и собранными воедино в ее памяти, чтобы дать откровения, которые, в противном случае, прошли бы незамеченными. И эти отдельные моменты, собранные, словно редкие и драгоценные зерна, образовали знание о тех, кто стал самыми близкими для нее — Хэйко, Ханако и Гэндзи. Были ли их взаимоотношения реальными, или все это — всего лишь вымысел? Хэйко она в последний раз видела шесть лет назад. Ханако умерла. А Гэндзи… действительно ли он испытывал те чувства, о которых, наполовину страшась, наполовину надеясь, предполагала Эмилия?

— Эмилия, — снова позвал Гэндзи.

Его ладонь легла ей на плечо, и Эмилия наконец-то смогла заплакать.

Гэндзи кивнул Хидё.

Хидё забрал тело Ханако у Эмилии, стараясь это сделать как можно мягче. Должно быть, у него получилось, потому что Эмилия, кажется, ничего не заметила. Из глаз ее катились слезы, грудь поднималась и опускалась, но с губ не срывалось ни единого звука. Хидё глубоко сострадал Эмилии. Ханако была ее единственной подругой. Теперь она осталась совершенно одна. Себе же Хидё запретил что-либо чувствовать. Он не думал о своем сыне, в столь юном возрасте лишившемся матери. Он не думал о себе, лишившемся единственного человека, перед котором мог не стыдиться и не прятать ни слабости, ни слез, единственного, на которого мог положиться в любом несчастье, той единственной женщины, рядом с которой рассчитывал прожить до конца своих дней. Он забрал тело Ханако у Эмилии и поклонился Гэндзи.

— Господин!.. — произнес один из его людей. Голос его был полон боли.

— Что уставились? — грубо произнес Хидё. — Наш господин и госпожа Эмилия под надежной охраной?

Самурай подтянулся и принял более подобающую воину позу.

— Да, господин Хидё. И несколько человек не спускают глаз с Саэмона.

Хидё буркнул нечто одобрительное.

— Если кто-то из этих предателей еще жив, не убивайте их. Их следует допросить.

— Да, господин. Я уже распорядился.

— Ну? И почему ты все еще здесь?

— Я думал… возможно… — Взгляд самурая метнулся к Ханако.

— Я вполне в состоянии самостоятельно управиться с одним трупом, — отрезал Хидё. — Иди.

Самурай поклонился и удалился.

Хидё закрыл Ханако глаза. Веки все еще были теплыми. Хотя небо было ясным, начался дождь. Хидё стер капли с лица Ханако. Его рука была такой шероховатой, мозолистой, загрубелой от жизни самурая… Сколько раз он извинялся перед ней за свою суровость и грубость… Сколько раз она смеялась, брала его за руку и говорила: «Как бы я могла быть нежной, не будь ты суровым? Как я могла бы быть мягкой, не будь ты загрубелым?..»

Тут к Хидё подлетел его заместитель.

— Господин Таро еще дышит!