— Сдается мне, — сказал Жуга, — я так и не дождусь от тебя разумного ответа. — Он помолчал. — Кому вы служите?
«Не служим никому.»
— Но вы приходите на зов. Или песня все таки права? «Волков встретишь к помощи», так?
Вожак оскалился в усмешке:
«Я не знаю ваших песен. Мне достаточно своих. Но если даже так, то это не для всех. Ты хитрый — выждал время и позвал, когда на пару дней опомнилась зима.»
Жуга пожал плечами:
— Есть бабье лето. Почему нельзя быть «дедовой зиме»? Или так не бывает?
«Бывает. Каждый год. Но ты первый, кто додумался воспользоваться этим.»
— Расскажи мне про мальчишку, — попросил Жуга, покосившись на спящего. — Зачем они преследуют его?
«Его отец был зимним волком, мать — из рода псов. Он — зимородок. Он дважды чужой. Псы дождя его убьют.»
— Он — перевертень?
«Глупый вопрос.»
— Мне так не кажется, но раз ты так считаешь, то — прости, — Жуга помрачнел. — А что же твоя стая?
«Он там чужой. К тому же все равно ему не дожить до зимы.»
— Но нельзя же так! Ведь каждую луну он... он...
«Такова жизнь. Почему тебя это волнует?»
— Неужели ничего нельзя сделать?
Волк долго молчал.
«Ты тратишь жизни, словно сны, — сказал он наконец. — Что ж, это твое дело. Ты уже не раз делал невозможное возможным, так играй же дальше, если тебе этого хочется.»
— Что это значит?
«Там есть еще четвертая подвеска.»
Жуга помедлил в недоумении.
— Рыбка?
«Рыбка ли? — глаза вожака блеснули. — Подумай сам. Я ухожу. Удачи, Одиночка.»
— Ты не боишься псов? Там стая. Я могу тебе помочь?
«Они смешны. Они опасны, — был ответ. — Побереги свои силы, они тебе еще понадобятся, а о себе я позабочусь сам. Прощай.»
И белый волк исчез за снежной пеленой.
Палец тронул свежий снег, нарисовал дугу. Не отрываясь, ей навстречу прочертил вторую. Концы их сомкнулись. Рисовальщик чуток помедлил и двумя быстрыми штрихами изобразил короткий, вилкой, хвост вразлет.
— Так, что ли?
— Так, — кивнул Жуга. — Вот только плавники там еще.
— Наружу?
— Внутрь. Два. Один выше другого.
Два плавника добавились к рисунку. Дьердь подышал на пальцы, согревая, и призадумался, подперев ладонью перевязанную голову.
— Нет, не видел, — проговорил он, наконец. — Ни разу нигде не встречалось. А тебе?
— Случалось иногда видеть в пригорье... на старых камнях.
— Ну, и?...
— Чего — и? Видел, да и все. Н-да... — Жуга взъерошил волосы рукой. — И спросить не у кого. Этак наобум заваришь кашу, хрен потом расхлебаешь. — Он помолчал и закончил: — А с другой стороны — и мешкать нельзя. Скорее надо начинать, пока собак нет.
— А, ошалели от снега. — Дьердь понимающе кивнул. — То-то, я чую — похолодало. — Он поежился. — Это уж всегда, как водится по весне... Ну, так что?
— Что, что... — Жуга вздохнул. — Решаться надо.
— Ну так решайся тогда, не тяни... А эта штука и в самом деле может ему помочь?
— Наверно, может. Вот только не знаю, чем. Хотя, есть у меня одна мысль... Что будет, если он навсегда останется кем-то одним?
— Чушь! — отмахнулся тот. — Чепуха. Ну как это возможно? Даже если и возможно, ни волки, ни собаки все равно его не примут, ты же сам говорил.
Жуга долго молчал, прежде чем ответить.
— Но у него же есть и третья ипостась, — сказал он наконец. Подбросил дров в костер. — Будь рядом, если что, только не тормоши меня попусту. Я, может статься, долго молчать буду и не двигаться.
— Вот как? Хм... Дышать-то хоть будешь?
— Буду... — буркнул тот, допил отвар, плотнее запахнул тулуп, и улегся на одеяло рядом со спящим Зимородком. Протянул к Дьердю руку с браслетом. Тот дернулся сперва непонимающе, почуяв незнакомый колкий холодок, потом на ощупь перебрал подвески.
— Не эту, следующую, — поправил его Жуга. — Нащупал?
— Ну...
— Срывай.
И Дьердь рванул.