ОСЕННИЙ ЛИС

Жуга уселся на песок рядом с Золтаном и долго молчал, глядя, как раз за разом лижет берег набежавшая волна, затем заговорил.

– Когда-то мне пришлось оставить горы и уйти в долину, – начал он. – С тех пор и года не прошло, а мне порой кажется, что я за это время прожил целую жизнь. Сперва была одна лишь месть, потом тоска и пустота, потом вдруг снова появилась надежда, что все образуется. Знаешь, Золтан, – травник поднял взгляд, – а ведь когда-то я мечтал о том, чтоб исцелять людей. И что ж? Полгода не прошло, а я уже наловчился их убивать. Причем, без жалости. Всегда найдется оправдание. Война, несправедливость, помощь ближнему, людская злоба, или тупость, или что-нибудь еще. Противно… – он вздохнул. – А теперь вот и меч еще на мою голову. Осчастливил, можно сказать… Ну что вам надо от меня? Оставьте же меня в покое!

Браслет его мигал.

Хагг высыпал в воду все оставшиеся камни, вытер руки о штаны и сел, подобравши ноги под себя.

– Послушай, Лис, – сказал негромко он. – Единственный, кто не дает тебе покоя, это ты сам. Не знаю, кто ты, и куда идешь, но только кажется мне, что ты не так уж прост. Знаешь, меня когда-то звали Элидор. Еще мальчишкой я попал в пещеру гномов. Меня зазвали погостить. Так получилось, что я по детскому недомыслию украл у малого народа золотую безделушку – мяч. В отместку меня вышвырнули вон, как оказалось по времени – на двести лет вперед. Родители мои давно скончались, от моей деревни не осталось и следа. Там и теперь живут одни лишь турки. Так я впервые понял оборотную сторону добра. Мне тогда было семь лет. Или правильнее будет сказать – двести семь? Что мне было делать? Я был один, не знал ни их обычаев, ни языка. Но – выжил. Принял ислам, научился драться, странствовал, изучал науки у известных мудрецов. Не зря ведь меня прозвали аль Зууб – «аль»значит «ученый». Но эти войны… – Хагг вздохнул. – Османская империя просто бредит завоеваниями. Я ушел. Теперь я здесь, и не сказать, что я люблю свою работу. Хотя, однажды я, в компании с одним рыжим дураком, сумел остановить страшнейшую войну. Одного лишь этого достаточно, чтоб спать спокойно весь остаток дней. Хоть, может, я и не всегда могу различить добро и зло, но одно я знаю точно: ты – оружие, Лис, смертельное при том, да и к тому же, с головой. И пока ты остаешься оружием, я буду, черт возьми, тебя использовать, потому что горожане гибнут, и гибнут безвинно, в муках! Что мне делать? Я вовсе не тащу тебя в огонь. Ты сам танцуешь на углях.

Жуга покосился на Золтана и потупился. Проговорил негромко:

– Один ведьмак сказал мне как-то раз: «Я не умею быть злым, и не хочу быть добрым».

– Хорошо сказано, – одобрил Золтан. – Где он сейчас?

– Не знаю. Наверное, тоже ушел. Через менгир.

– Жаль. Я бы с охотой с ним поговорил.

– Золтан, скажи, у тебя есть семья? Жена, дети?

Тот помедлил, прежде чем ответить.

– Есть.

Некоторое время они молчали. Наконец, Жуга поднялся. Отряхнул одежду от песка. Поправил меч.

– Я согласен, – сказал он.

Золтан кивнул.

– Иного я от тебя не ожидал. Пошли.

– Постой, – травник тронул Хагга за рукав. – Скажи мне, те браслеты с ожерельем… Для чего он это сделал?

Ответ был короток:

– Понятия не имею.

* * *

Смех.

Огонь.

Отчаянный прыжок.

«Руби гаденыша!»

Корявые сильные руки хватают за плечи, он вырывается: «Пусти!»В ответ валашка – горецкий топорик – справа в спину под лопатку, с хрястом рассеченных мышц, и – кровь потоком, вдоль руки. Сдавленный хрип, чьи-то пальцы стискивают горло. Удар и кровь из раны на виске: «На, получи!»До боли стиснутые зубы… Удар! Теперь – рывок…

Вырвался! Бегом по склону – здесь уже не до разговоров…

Кровь течет. Уходят силы. Темнота в глазах.

Короткий свист, пронзившая колено боль, падение, кувырок, примятая трава. Стрела, застрявшая в ноге.

И яростный вой позади.

А– аа! Ненавижу! Ненавижу!!!

«Добей его!»В огонь его! В огонь!"

Костер все ближе. Тащат. Нога бессильно волочится по земле – застрявший наконечник кованого серебра остался там, внутри, хоть древко и отломилось, но это уже никого не заботит… Колено вновь пронзает боль, на сей раз – от огня. И снова – чей-то крик: «Какого черта тащите в костер?! Забыли? он же по углям, как по траве гуляет! Вниз, со скалы его!»

Толпа восторженно орет и злобно воет, страшно воет.

Ужасна горецкая месть…

Подхватывают под руки, несут… Боль затопляет все вокруг… Край обрыва уже рядом… Последнее усилие, крик – слова приходят сами. В ответ опять удар, хотя толпа на миг смешалась. И вдруг – рывок, откуда только силы и взялись… Но путь остался лишь один:

До боли стиснутые зубы.

Смех.

Огонь.

Отчаянный прыжок.

И – темнота.

* * *

– Жуга! Не надо! Ну проснись! Ну, миленький, пожалуйста! Пожалуйста проснись! Ой, господи, да что ж это такое…

Чьи– то руки трясут и тормошат. Испуганное, все в слезах лицо склоняется над ним в кромешной тьме. Запекшиеся губы сами прошептали имя.

– Аннабель… Ли…

– Я, я, Жуга! Ну успокойся, ну пожалуйста… Вот так, вот так… Это всего лишь сон, плохой сон. Хочешь воды? Я мигом… На, на…