Осенний квартет

— В больницу увезли? — сразу загорелась миссис Поуп, и Летти пришлось повторить ей все, что она узнала от Эдвина: У Марсии был обморок, и они вызвали «скорую помощь». За этим последовали дальнейшие расспросы, и в конце концов Летти рассказала миссис Поуп про операцию у Марсии, добавив все подробности, которые ей были известны.

— А откуда мистер Брейтвэйт узнал об этом? — спросила миссис Поуп.

— Должно быть, он и застал ее в обмороке на кухне.

— Что-то не похоже на него, — усомнилась миссис Поуп.

— С ним, кажется, был священник… Может быть, из их прихода… решил навестить ее…

— Да, это вполне вероятно. Но может, он просто был другом этой леди? Как вы думаете? Все-таки работали вместе, жили близко…

Летти не сочла для себя возможным обсуждать эту догадку. Близкие отношения между Эдвином и Марсией? Это уже слишком. Вы бы ее видели, хотела она сказать, но сжалилась и промолчала. О человеке, который тяжело болен и лежит в больнице, такого не говорят. Но в жизни столько всего фантастического, и, может быть, у Эдвина и Марсии действительно что-то намечалось. Замужняя женщина — не надо забывать, что миссис Поуп была когда-то замужем, — вполне может уловить в отношениях между людьми разные тонкости, которые прошли бы незамеченными для неопытной Летти. Ведь существовал же когда-то мистер Поуп. Для Летти он всего лишь фотография в гостиной миссис Поуп, и нечего ей гадать, что там скрывается за этой исполненной терпения физиономией в серебряной рамке. Но теперь телевизионный экран потребовал от них обеих полного внимания.

И надо же такое совпадение! Им показали больницу, но не в обычных романтических тонах, а как царство хирургии. На экране шла операция, ее поясняли и сопровождали показом различных этапов оперативного вмешательства.

— Уму непостижимо, как они теперь наловчились! — удовлетворенно произнесла миссис Поуп. — Но вашей приятельнице это вряд ли предстоит.

— Да… — извиняющимся тоном проговорила Летти. — Вероятно, она просто лежит там в палате.

— Будь у нас цветной телевизор, — продолжала миссис Поуп, — мы бы точно знали, что там делает хирург. И кровь была бы настоящая, а не томатный кетчуп, как в этих страшных фильмах.

— А я не хочу, чтобы мне все точно показывали, — сказала Летти, отворачиваясь от крупного черно-белого кадра с пульсирующим сердцем и берясь за свое вышивание.

— Нравится вам или не нравится, все надо смотреть, — заявила миссис Поуп, приметив, что Летти отвернулась от экрана. — Нечего закрывать глаза.

Летти потянуло возразить ей: вполне можно было бы посмотреть какой-нибудь вестерн по другой программе, впрочем, и это не обязательно.

— А у мистера Брейтвэйта цветной? — спросила миссис Поуп.

Летти была вынуждена признаться, что она не знает, есть ли у Эдвина вообще телевизор. Он никогда об этом не говорил, так же как и о том, что питает какие-то чувства к Марсии. Если кто-нибудь и питал, так это Норман, подумала она, совершенно сбитая с толку.

19

Марсия всегда остро воспринимала драму, неизменно связанную с санитарной машиной, и ей даже хотелось самой проехаться в такой машине, но, когда пришел ее черед, она вряд ли могла почувствовать, что мечта, столь необычная, все же сбывается.

«Недосягаема в своих палатах», — сказал бы про нее один старый поэт, но эта палата — больничная, маленькая — вряд ли могла бы вместить в себя весь мир, как чудилось ему в его фантастических видениях. Марсия лежала под красным одеялом, и в голове у нее не возникало ни одной поэтической строки. Поникнув на кухонный стол, она сознавала, что в дом входили люди, ей казалось, что она слышит голос Эдвина, что она опять в конторе, но где же Норман? В полузабытьи она видела, как хлопочет около нее Дженис Бребнер, кажется, чем-то взволнованная. Марсия пыталась сказать ей, что наверху, в ящике комода, у нее хранится полдюжины новых ночных рубашек, ни разу не надеванных, и втолковывала про карточку на каминной доске, про ту, на которой стоит дата ее ближайшего обследования в амбулатории, но так ничего и не могла сказать. Пыталась, но и слова не вымолвила. Потом она услыхала, как Дженис болтает какие-то глупости про ночные рубашки — «новенькие, ни разу не надеванные», — и вот тут улыбнулась. Конечно, новенькие и специально припасенные ради такого случая. Она уже отрешалась от Дженис и скоро будет недосягаема для всех этих деятелей патронажной службы, которые только и знают, что пытаются заставить ее делать то, чего ей совсем не хочется, — например, ходить в Центр, и покупать свежие овощи, и ездить отдыхать куда-то.