Осажденная крепость

— Я не нуждаюсь в ее помощи, лучше пойду просить милостыню! — закричал Хунцзянь. — Хватит с нее двух собачек — Бобби и Сунь Жоуцзя. Передай ей, что у Фан Хунцзяня «большие амбиции и никаких талантов». Он не хочет быть прихлебателем у прихлебателей фабрикантов!

Они оба вскочили, глаза Жоуцзя сверкали злобой:

— Каждое ее слово сущая правда! Тебя жалеют, предлагают чашку риса. Не хочешь — не надо, она и без тебя не заплесневеет. Пусть отец ищет для тебя «выход». Только за стариковскую спину каждый может спрятаться, а ты сам бы поискал!

— Я ни за кого не прячусь. Могу тебе сообщить, что я отправил телеграмму Чжао Синьмэю и обо всем договорился с транспортной конторой. Без меня тебе будет спокойнее. Можешь приглашать тетку на ужин, можешь оставлять ее ночевать. А если хочешь — переезжай к ней, пусть она ухаживает за тобой, как за Бобби.

Жоуцзя слушала его с расширенными глазами, слегка приоткрыв рот, а потом сказала, скрипнув зубами:

— Так. Значит, компания распалась. Вещи свои можешь укладывать сам, меня на помощь не зови. В прошлом году ты болтался без дела в Шанхае, с помощью Чжао Синьмэя удалось устроиться в глубинке. Там не получилось — по его же рекомендации устроился в Шанхае. Здесь сорвалось — опять едешь в тыл, кланяться в ноги Чжао Синьмэю. Всю жизнь бегаешь за ним, за одежду его цепляешься… Посмотри на себя со стороны, кто же ты как не его дворняжка? У тебя нет не только талантов, но и самоуважения, а еще рассуждаешь о высоких материях. Только остерегайся надоесть своему приятелю, а то даст он тебе пинка — с каким лицом вернешься в Шанхай? А теперь можешь ехать — мне наплевать!

— Тогда заткнись! — воскликнул потерявший самообладание Фан и сильно толкнул ее в грудь. Жоуцзя зашаталась и отступила к столу, смахнув при этом на пол стакан с водой.

— Ты ударил меня? Ты ударил меня? — твердила она, задыхаясь. Подобно выпущенной из ружья пуле, в комнату влетела нянька Ли:

— Хозяин, как ты посмел ударить ее? Попробуй, ударь меня — я так закричу, что на улице услышат! Барышня, куда он тебя стукнул? Очень больно? А еще мужчина! Отец с матерью тебя пальцем не трогали, я тебя кормила и то ни разу не шлепнула, а он… Не бойся, барышня, уж я для тебя старую свою жизнь не пожалею!

Слезы брызнули из ее глаз. Жоуцзя тоже всхлипывала, лежа на диване. В душе Фана рождалось сочувствие к ней, но он подавлял его, нарочно разжигая в себе злобу. Нянька склонилась над Жоуцзя и, вытирая краем передника глаза, сказала:

— Не надо плакать, барышня! Подумать только, как он тебя избил. Я бы пошла позвонить тетушке, да боюсь, он опять на тебя набросится.

— Да ты спроси свою барышню — разве я ее бил? — закричал Хунцзянь. — Можешь звать кого хочешь, но я ее не бил.

Он вытолкал няньку из комнаты, но через минуту та ворвалась снова:

— Барышня, я попросила хозяйскую дочку позвонить твоей тетке, та обещала сейчас же приехать. А двоим нам он не страшен.

Ни Жоуцзя, ни Хунцзянь не думали, что дело примет такой оборот, но оба они злились друг на друга и не могли совместно отругать няньку за то, что лезет не в свое дело. Жоуцзя перестала плакать, а Фан уставился на служанку, как мальчик в зоопарке на экзотическое животное. Помолчав немного, он сказал:

— Что ж, тогда я уйду. Мало того что вы вдвоем кидаетесь на меня, так еще и третью на подмогу позвали? Пока она будет здесь, меня не ждите.

Жоуцзя вовсе не рассчитывала на вмешательство тетки, но, увидев, что муж покидает поле боя, презрительно бросила:

— Ты — coward, coward, coward![154] Не хочу больше видеть такого coward, как ты!

Она хлестала словами, как плетью, словно старалась окончательно вывести Хунцзяня из себя, а затем схватила вдруг со стола и швырнула в него гребень из слоновой кости. Хунцзянь, открывший было рот для ответа, не успел увернуться: гребень с силой ударился о его левую скулу, упал на пол и разломился надвое. Хунцзянь вскрикнул от боли, на щеке сразу же образовался кровоподтек. Жоуцзя пожалела, что перестаралась, и в то же время испугалась ответного удара, но нянька бросилась между супругами.

Такой поступок жены был для Хунцзяня неожиданностью. Он смотрел на нее, мертвенно-бледную, заплаканную, с красными глазами; она стояла, ухватившись за стол, раздувая ноздри и глотая слюну. Ему было и жалко ее, и страшно. Вдруг на лестнице раздались шаги, — не время было сводить счеты. Он сказал лишь:

— Вот ты как! Мало того что все родственники знают о наших раздорах, ты желаешь, чтобы и соседи узнали? Хозяева уже в курсе дела. Ты лезешь на рожон, плюешь на чужое мнение, но я еще хочу поступать по-человечески. Я ухожу. Скоро придет твоя наставница и научит тебя каким-нибудь новым штучкам — ты хорошая ученица, быстро все перенимаешь. Можешь ей передать, что на сей раз я ее прощаю, но не потому, что боюсь. Если же она и дальше будет портить тебя, я приду к ней в дом и рассчитаюсь за все. А ты, няня, когда будешь рассказывать тетке о том, что здесь было, не вали всю вину на меня — ты видела, кто кого поранил.