Читаем Осада Ченстохова полностью

— Я об этом не забочусь, мой дорогой отец, — перебил Чарнецкий, — очень благодарен вам за внимание, но я знаю вашу комнату для гостей и занять ее не могу. Помните, что вы принимаете не гостя и не брата пана каштеляна, но воина, которому подобает быть как можно ближе к стенам, чтобы и в часы отдыха он мог наблюдать и охранять их. Дайте мне какую-нибудь конурку подле стен, этим вы меня порадуете, так как я приехал сюда не роскошничать, но трудиться вместе с вами, и, ей-Богу, от всего сердца!

— И от этой кельи до стен недалеко, — сказал с умилением приор, — займите ее, очень прошу вас, в другом месте вам будет неудобно.

— Кто же, отче, теперь думает об удобствах; было бы где голову преклонить на часок, и больше ничего не надо! Если хотите сделать мне одолжение, поместите меня, как я сам прошу, под стенами, под стенами…

— Там только плохие келейки, и пум толпы…

— Это мне и нужно, буду посматривать; поместите меня где-нибудь в башне.

— А шведские пули, если Бог пошлет их на нас?

— О! Я знаю толщину Ченстоховских стен и совершенно спокоен об этом; наконец, ведь дело именно в том, чтобы мне быть поближе к пулям. Да, да, вниз, в башню!

— Вы действительно хотите этого? — спросил Кордецкий.

— Не отступлю от своего желания!

— Ну, воля ваша. Отец Игнатий, прикажите очистить комнату. Делайте, как хотите! Ну, а теперь расскажите мне, какие вести, что слышно?

— Старые! Старые! Шведы осаждают Краков, им уже недостаточно одной столицы; может быть, его теперь уже и взяли! — сказал со вздохом пан Петр. — У меня было письмо от каштеляна. Плохо! Плохо! Краков возьмут; одна забота только, чтобы выговорить хорошие условия.

— Король еще в Спиже?

— Он и не думает уезжать! Куда? С кем?

— А о нас шведы не думают?

— Конечно. Знаю с уверенностью, что скоро собирается сюда какой-то отряд; советуются только (узнал от своих), кого вперед выслать: мне кажется, начнут с политических переговоров и вышлют сюда католика, только бы втереться под предлогом поддержки гарнизона нашей крепости. Думаю, что возьмется за это Вейхард и поклонится Ченстохову лисьей шапкой…

— Воля Божья, пусть приходит кто хочет, мы совершенно спокойны. Икона, — сказал тихонько приор, — в безопасном месте, серебро также, а мы, имея горсть людей и помощь в таких мужах, как ты да пан Стефан Замойский, и в защите Матери нашей, не испугаемся. Сумеем и поговорить, и сразиться, на все готовы.

— А пан мечник еще не приехал?

— Его нет, но сегодня он должен быть. Шляхта, гонимая паническим ужасом, уже собирается к нам, и за то слава Богу! Будем больше голов и больше рук иметь! Сегодня мы приветствовали пана Жегоцкого, Сигизмунда Мошинского и нескольких других; каждый с собой приносит то, что дороже богатства, — мужество и уверенность в том, что Ченстохов устоит. Даже пан Александр Ярошевский прислал к нам свою жену с детьми, набожную и святую женщину, уверенный в их безопасности. И с Божьей помощью не дадимся!

— Не дадимся! — повторил весело Чарнецкий, оглядывая стены и дворы, полные народу, суетящегося вокруг, полные крика, шума и стука, говорящих о больших приготовлениях. — Я вижу, вы не спите, отец приор, — сказал он, — тут в самом деле, как в крепости, все готово к войне, даже сердце радуется.

— И сегодня, слава Богу, — ответил ксендз Кордецкий, поднимая орошенные слезами глаза к небу, — как только приедет пан мечник, будем в полной готовности. Здесь у нас уже свыше ста шестидесяти человек, не считая нас, монахов, и шляхты, которая будет предводительствовать, не считая челяди и монастырских слуг. Пушки на местах, только начинать, ядра, пули и порох под руками, а для увеселения беспокойных сердец и капелла монастырская готовит свое оружие. Так как Христос повелел нам, когда постимся, иметь веселые лица, то и здесь, исполняя тяжелую и печальную обязанность, надо ее исполнять с ясным лицом. Но что же мы стоим тут, — сказал, спохватившись, Кордецкий, — а я, негостеприимный хозяин, не прошу пана отдохнуть. Войдемте, пожалуйста.

— Я хотел бы прежде осмотреть стены! — сказал пан Чарнецкий, быстро покручивая свои роскошные усы.

— На это у нас еще будет время, так как, я думаю, неприятель не свалится на нас совсем внезапно. Пойдемте лучше немного отдохнуть.

Пан Петр согласился и, взяв под руку приора, вместе с ним вошел в монастырское здание. Люди и слуги между тем распрягали лошадей и сносили вещи в башню, в которой решил поселиться Чарнецкий.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторической прозы

Остап Бондарчук
Остап Бондарчук

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Хата за околицей
Хата за околицей

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Осада Ченстохова
Осада Ченстохова

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.(Кордецкий).

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Два света
Два света

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги