Ось земли

Комната, точнее, отсек, в котором поселили «двух новых сотрудников многотиражки», находился в длинном, холодном строении с земляным полом, населенном семьями каменщиков. Каждая семья отгородилась от соседей самодельными стенками из подручных материалов, через которые было слышно практически все. Плач ребенка на одном конце барака был также слышен на другом.

– Завтра с утра в редакцию – сказал Порфирий – А пока давай готовиться ко сну. Вот рукомойник с тазиком. Можешь умыться. Нужник прямо перед входной дверью в барак. Пробежишь метров пятнадцать по доскам и найдешь. А я пока сварю пайковой каши. Нам с тобой выдали полкило гречки и фунтик чаю. Будем вечерять.

Профессор содрогнулся от перспектив посещения общественного нужника, но других вариантов не было, и он побрел по указанному Порфирием адресу. Потом под гомон, смех, плач и крики барака готовили ужин, без особого аппетита поели гречки и легли спать. Подъем предстоял рано – в пять часов утра.

В пять утра без всякой побудки барак зашумел, загомонил сонными голосами, к которым добавился плач разбуженных детишек. Снова запахло гречкой, которую разогревали на керосинках, откуда-то принесло запашок травного чая. Сполоснув лица холодной водой из рукомойника и съев по две ложки вчерашней каши, друзья надели брезентовые плащи, выбрались на улицу и пошли в толпе рабочих, которая рукавами растекалась по участкам. Дождь прекратился, но серая мгла застилал небо и покрыла верхушку горы Магнитной, вокруг которой раскинулась стройка. Они шли по доскам, брошенным в жидкую грязь, ежились от забиравшейся под одежду сырости и прислушивались к разговорам попутчиков. Их попутчики перебрасывались словами о нормативах, о пайках, о болезнях детишек. Они еще не совсем отошли от сна, в них не проснулась упругая мускульная сила, но они шли походкой людей, знающих свою цель и одобряющих ее.

Друзья нашли барак с табличкой «Редакция газеты «Красная Магнитка» и постучали в кабинет главного редактора. За дверью был слышан говорливый шум. Кто-то распахнул ее и друзья увидели на пороге небольшого курчавого человечка в роговых очках с толстыми линзами. За спиной его в густых облаках дыма сидели члены редакции. По всему было видно, что шла оперативка.

– А, новенькие! Привет, привет, мне вчера звонили о вашем приезде. Здорово, очень здорово. Надо, очень надо. Я главный редактор газеты Семен Марусич. А это – редколлегия. Садитесь, потом поплотнее познакомимся. А сейчас прямо к делу. Вы, видимо, товарищ Поцелуев, как мне сказали, специалист по вопросам культуры и искусства. Прекрасно! У нас кавалеристов хоть отбавляй, а таких как Вы – просто ни одного. А трудящиеся требуют культуры. А Вы, я так понимаю, товарищ Зенон, да?

– Правильно понимаете.

– Значит Вы – и в истории и в политике и в чем угодно мастак. Будете отвечать за политическую колонку. А тебя Сентюрин – он повернулся к чубатому парню в серой толстовке – я перекину на производство. Не тянешь ты политику. Вчера Чемберлена премьером Франции назначил, хорошо, хоть я успел прочитать. Опозорились бы на всю страну. Газета наша прямиком в Кремль идет. Дело не шуточное. Теперь беремся за верстку на завтра. Кто у нас на передовице?

Началось обсуждение материалов. Александр Александрович сидел среди сотрудников редакции и пытался привыкнуть к новой обстановке. Все было непривычным: и убогий вид бараков за окном, и бедная обстановка в редакции, и большой портрет Сталина над столом Марусича и многодневная щетина на серых лицах новых товарищей, их прокуренные пальцы, скромная, застиранная одежда.

Но еще необычнее были их разговоры. Зенон понимал, что попал в какую-то неведомую цивилизацию, где мысли, образы и убеждения в головах людей формируются по неизвестным ему законам.

– Опять сбиваемся на бытовщину – критически выговаривал Марусич коллективу. Какой раздел ни возьми – обязательно привязка к серому быту. Никак не выпрыгнем из этой дерюги. Шатков, посмотри, как ты подаешь борьбу с педикулезом:

Первое – вошь – источник сыпного тифа

Второе – надо чаще мыться

Третье – не скрывать вшивости, обращаться к санитарам. Это все?

– А что еще? – недоуменно спросил низенький и толстый Шатков, видимо в целях борьбы с педикулезом побритый наголо.