Оружие без предохранителя

Виктор опустил тяжелый ранец, который порядком оттянул ему плечо, на пол. Не разуваясь, прошел в единственную комнату, метраж которой составлял ровно одиннадцать метров. Остановившись в середине, осмотрелся. Его взгляд застопорился на подоконнике, который показался ему прилавком к миру, раскинувшемуся за окном. Руки словно принадлежали не ему, когда он сдвигал цветы в сторону, освобождая центр этого бесценного прилавка. Побарабанив по нему пальцами, он глянул через запыленное стекло на улицу и вернулся к нему через несколько мгновений уже с ранцем.

Располосовав его одним движением и поморщившись от неприятного шелеста «молнии», открыл клапан и вынул из сумки тугой сверток. Положив его на пластиковую поверхность подоконника, бережно, как подкидыша, развернул. И будто впервые увидел то, к чему его глаза давно привыкли, а пальцы досконально изучили. Он снова изучал «бизон» глазами, заодно любуясь его современными формами. Наконец наполовину прикрыл его. С чем был связан его вздох – Скобликов не мог понять.

Он присел на корточки перед ранцем, последовательно вытащил несколько предметов. Один пустой шнек бросил на диван, еще один пустой, а также полный положил в ящики комода и не стал задвигать их, создавая атмосферу, которая указывала бы на торопливость. Наконец – очередной гвоздь программы.

В ванной комнате из корзины с грязным бельем Виктор выбрал майку, хранившую запах пота Михея и все еще влажную, а также несвежую рубашку, носки. Эту одежду он разложил на софе. Разложил. Так не пойдет. Он сделал вид, что снимает рубашку и бросает ее на стул, на спинку стула. Майка летит в угол софы, за ней – носки. Вот так, как сейчас, все выглядело естественно, как будто он действительно вернулся уставший после тяжелой работы, посидел, приводя в порядок мысли и чувства, на софе, потом разделся. Разложи он одежду по-другому, это тоже выглядело бы естественно – для любого другого, но не для него. Для Виктора этот момент был важен. Он мог по-киношному, полушутя признаться себе: «Вот в этом весь я» и не погрешил бы против истины «приходящего чистюли».

В сумке остались деньги, которые Виктору вручил Сонни Новелла. Неполная пачка стодолларовых купюр. Он положил ее рядом с «бизоном» и, дурашливо изобразив фотографа, клацнул воображаемым затвором. Снимок получился на загляденье. И этот, и последующий. Все они составляли короткий ролик под названием (пусть даже идиотским): «Возвращение убийцы домой». Пусть он даже вернулся как с пляжа, побросав мокрую одежду, ласты и что-то там еще. Беспечный он или нет, об этом будут судить другие, те, кто очень скоро перешагнет порог этой комнаты...

* * *

Конечно, Михаил Наймушин видел не один репортаж этого нашумевшего дела, не раз одобрил план преступника. Отметил еще одну деталь: он на месте безымянного киллера поступил бы точно так же, как говорится, один в один. Даже поймал себя на ревнивой мысли: кто-то скопировал его повадки, образ мышления. Под повадками он подразумевал и собственное влечение к огнестрельному оружию, склонность к точности – не как степени истинного соответствия чему-нибудь, но тщательности, исполнительности. Он был тем человеком, который привык во всем соблюдать порядок. Может быть, отсюда у него вошло в привычку порой не замечать пыли тут или там, сраной бумажки, но лишь затем, чтобы опять вернуться в привычное состояние и ликвидировать следы неряшливости. Однако ему в голову не приходило анализировать нечастые, но для него необходимые перемены. Для него они были естественными, как порывы ветра.

Он пытался решить еще одну задачу: зачем структуры, расследующие это дело, через прессу выдали столько подробностей преступления? Ведь они, на его взгляд, помогли преступнику. И последний в этих подробностях, смакуемых журналистами в прямом эфире и в записи, видел оставленные им немногочисленные следы, а по сути – ловушки. Для него «справка» о своих недочетах была бесценна, и он обозначил их на своем пути своеобразными вешками. И в дальнейшем ему, чтобы не сделать опрометчивый шаг, нужно просто подольше посидеть перед телевизором. А скорее всего дело заключалось в том нашумевшем ролике, встряхнувшем интернет-пользователей. Публикация подтолкнула следствие к другим публичным откровениям.

Михей открыл дверь квартиры и, едва перешагнув через порог, почувствовал укол в сердце. Что-то было не так, как всегда. Он не видел, что именно, но об этом его предупредило шестое чувство.

Он упорно не замечал очевидного. А может быть, бежал от явного и бесспорного факта, как от чумы. Через приоткрытую дверь ванной комнаты просматривались части колеса и массивной рамы велосипеда. Это было хуже, в сто раз хуже автомобиля под окном, автомобиля ночного, дневного гостя. Гость знал о его прошлой и тайной жизни не меньше, чем сам Михей. Но сам же помнил только эпизоды. И в этом они с ним были равны.