— Ваше Благородие, давайте я привезу коляску? — всё-таки спрашивает Розалия.
— Ещё чего! — бурчу я и выхожу в коридор. — Если мне что-то будет нужно, я об этом скажу.
— Как вам будет угодно, — она склоняет голову.
Как же непривычно чувствовать себя такой важной персоной: все обращаются к тебе по титулу, все кланяются, все выказывают уважение. Причём это самое уважение чаще всего напускное и яйца выеденного не стоит. Вот лишат меня титула, и что останется? Только деньги, дом и привычка жить на широкую ногу.
К хорошему быстро привыкаешь, и я это отлично знаю. Но с другой стороны, а почему бы и нет? Жизнь всё равно бессмысленна. Точнее, смысла нет в смерти и мечтах о загробной жизни. Нужно пользоваться дарами этого удивительного места.
Как-никак мне ещё мир спасать…
Иду по широкому коридору мимо картин и портретов. На последних, скорее всего, изображены мои предки: у всех тёмные волосы и схожие черты лица. Такие же, как у меня.
Насчитываю одиннадцать мужчин и не одной женщины. Это же как так надо было стараться, что у каждого прадеда было по сыну? Чудеса, да и только.
Подхожу к раздвоенной полукруглой лестнице, что ведёт на первый этаж. Анжелика проходит дальше, а Розалия всё это время следует за мной. Хоть я и жил не бедно, но к персональной служанке не привык…
— Ваше Благородие, вам помочь спуститься по лестнице? — интересуется она и подаёт руку.
— Розалия… — вздыхаю с нескрываемым раздражением. — Я ценю твоё желание помочь, но излишняя настойчивость начинает надоедать.
— Простите… Меня так учили… — по её лицу вижу, что она грустит.
— Вот если шмякнусь с этой лестницы, тогда и поможешь, — улыбаюсь и вновь глажу её рыжую макушку.
— Вам нельзя падать…
— Да я вроде и не собирался, — продолжаю гладить Розалию и наблюдать за реакцией.
Губы девушки дёргаюсь, пытаясь сорваться в улыбку до ушей. А она молодец, хорошо держится, только вот зачем?
— Его Благородие Алексей Сергеевич ожидает в гостиной… — лепечет Розалия.
— Ты хочешь, чтобы я перестал тебя гладить? — смотрю на неё как на ребёнка или котёнка.
— Нельзя заставлять вашего отца ждать… Он очень занятой человек…
У меня зарождается странное чувство, будто я даю поесть бездомного щенку. Что же было с бедной девушкой, если она так ярко реагируют на банальную ласку?
Вот смотрю в её круглые глаза цвета изумрудов и понимаю, чего она хочет больше всего.
Вокруг никого — почти все спят, а поэтому можно немного нарушить протокол общения аристократа и прислуги. Подтягиваю Розалию к себе и крепко обнимаю. Её руки опущены, а сердце колотится так, что я чувствую его своей грудью.
— Ваше Благородие… — шепчет Розалия. — Что вы делаете?..
— Тебе неприятно?
— Нет, ну что вы… Очень приятно! Просто ваш отец…
— А-а-а… Ты не хочешь, чтобы тебя наказали за моё длительное отсутствие? — продолжаю обнимать её и наслаждаться запахом цитрусов.
Интересный шампунь… Надо будет тоже такой попросить.
— Угу, угу, — еле слышно подтверждает она.
— Ладно, пошли навестим папашу, — заканчиваю с объятиями и ещё немного глажу Розалию по макушке.
Начинаю аккуратно спускаться, держась за каменные перила, и замечаю на щеке девушки одинокую слезу. Видимо, я был прав, когда подумал, что с ней обращались совершенно иным образом.
Что ж, маленький кирпичик на пути восстановления моей репутации уже заложен. И девушке приятное сделал, и запустил эффект сарафанного радио. Прислуга наверняка общается между собой, так пусть думают, что я изменился. Заход с объятиями, скорее всего, сильно выбивается из модели поведения моего предшественника. И это отлично.
Да и как-то по-человечески жаль девушку, вынужденное держать мужское хозяйство во время походов в туалет. Она такого явно не заслуживает.
Подозреваю, что у меня буду серьёзные проблемы с местными порядками. Но я не собираюсь быть тем, кем не являюсь. А я привык относиться к людям как к людям, а не как к собачкам.
Да, порой я совершаю не совсем законные поступки, как в случае с Мишей, но ведь тогда никто не пострадал. Разве что его психика. Если бы там были, например, дети, то я бы действовал совершенно по-другому.
А такой образ жизни, какой ведёт тот самый Миша, вызывает у меня неприязнь и отторжение. А как следствие меняется и отношение к человеку. Немного странное у меня мировоззрение в этом плане, но другого нет. Какое сформировать за тридцать пять с хвостиком лет, такое и продолжает доминировать.
Но, возможно, мне придётся пересмотреть свои привычки, ведь теперь я наследник барона, а не бывший уголовник, который поднялся на незаконных делишках. Посмотрим…
Однако для начала надо сыграть роль сына, потерявшего память, и я уже знаю, что скажу отцу. Заготовленная и отрепетированная ложь — это та, которую невозможно распознать.
Наконец спускаю в холл, заставленный чучелами диких животных. Есть даже медведь! Мой отец любит охоту? Надеюсь, меня он не потащит туда… Убийство животных не по мне. А вот валить всяких чертей — другой разговор.