Орудие богов

Том Трайп соскочил с лошади, чтобы помочь Тесс вылезти из коляски. Раджпут так стучал по железным воротам, как будто хотел разбудить мертвых, и с таким видом, будто собирается возиться целый час. Но ворота распахнулись подозрительно быстро, и бородатый африди высунул свою физиономию, с написанным на ней ожиданием, точно черепаха, выглядывающая из панциря, мигая, как будто бы хотел узнать тени, двигавшиеся в неверном свете фонаря. Он поманил Тесс согнутым пальцем, и в тот же момент, как она вошла, за ней захлопнулись, отгородив ее от мужа и от всякой надежды на чью-либо помощь.

Странный привратник выхватил корзину из рук Тесс и почти бегом проводил ее через старинный двор, контуры которого были почти неразличимы, за исключением места, освещенного желтым светом фонаря на железной скобе. Видны были только часть стены и каменные ступени, истоптанные в течение столетий. Африди повел Тесс вверх по ступеням и остановился наверху, чтобы постучать кулаком в резную дверь, но та отворилась, когда его кулак только наполовину приподнялся в воздухе, и служанка с веселыми глазами, которая отворила ее, насмешливо назвала его безумцем. Безмолвный, очевидно, из-за присутствия женщины, он снова спустился по ступеням, оставив Тесс теряться в догадках, будет ли проявлением хороших манер, если она снимет туфли перед тем, как войти. Туземцы всегда снимали обувь перед входом в дом Тесс, и она считала, что будет учтивостью поступить так же.

Однако служанка взяла ее за руку и бесцеремонно потянула внутрь, не отпуская пальцев Тесс даже для того, чтобы закрыть дверь. Она только похлопывала Тесс по руке и улыбалась, так как у них не было общих слов, чтобы она могла пригласить гостью войти.

Небольшой холл, в котором они очутились, был завешен занавесями с вышитыми на них павлинами, над которыми, очевидно, трудились терпеливые руки целых поколений. Раздвинув эти занавеси, служанка провела Тесс во внутренний зал пятидесяти или шестидесяти футов в длину, при первом взгляде на который исчезли все ее сомнения насчет обуви; но никогда она не видела такого смешения Востока и Запада, столь мягкого восточного мистицизма рядом с откровенной утилитарностью привезенных из Европы вещей, причем в этом не было дисгармонии.

Десятки находящихся здесь ламп были по большей части русскими. Предметы мебели – разностильны. Здесь висели ковры, которые можно было принять за украденные из пекинского Летнего дворца, а рядом – гобелены. Почетное место на стене занимала икона в золотом окладе. На Тесс смотрело изображение Будды из зеленоватой бронзы. Тут же красовалась голландская картина. На ней двенадцать улыбающихся апостолов получали заветы от Христа, второе имя которого без всякого сомнения было Ганс.

Из центра зала на галерею вела роскошная мраморная лестница цвета ляпис-лазури, покрытая длинными дорожками бокхара. И наверху стояла ожидающая Ясмини, ее волосы блестели золотом в свете стеклянных ламп, висевших на мраморных колоннах. Она так же отличалась от утреннего Ганга Сингха в сапогах и тюрбане, как утро от ночи – прекрасная, очаровательная девушка в легкой шелковой накидке.

– Я знала, что вы придете! – радостно воскликнула она. – Я знала, что вам удастся пройти! Я знала, что вы мой друг! Ох, как я рада!

Она проделала на верхней площадке лестницы с десяток пируэтов, кружась, пока ее шелковая юбка не превратилась в нимб, а затем затанцевала по ступенькам вниз, в объятия Тесс.

– Ох, я такая голодная! Такая голодная! Вы принесли поесть?

– Мне так стыдно! – спохватилась Тесс. – Тот человек поставил корзину за дверью, а я ее не взяла!

Но Ясмини тут же вскрикнула в восторге, и Тесс увидела, что корзину внесла другая служанка.

– Сколько же вас тут?

– Пятеро.

– Слава богу, я принесла достаточно еды для целой дивизии.

– Мы уже немного поели, каждый день съедаем чуть-чуть риса, приготовленного для слуг, сначала промываем его несколько часов, а вот сегодня две служанки заболели, и мы думаем, что их еду, возможно, тоже отравили.

Хасамурти, горничная Ясмини, открыла корзину прямо на полу и громко вскрикнула. Тесс извинилась:

– Я не знаю, каковы кастовые ограничения, но я положила мясное желе, хлеб, рис, орехи, молоко, вино и сахар.

Ясмини засмеялась:

– Я настолько западный человек, насколько мне хочется, я только притворяюсь, будто касты для меня что-то значат. Мои служанки поступают так же – или ищут другую хозяйку. Давайте!

Хасамурти устроила бы пир прямо на полу, но Ясмини повела всех вверх по лестнице, держа Тесс за руку, на площадке она повернула направо, в комнату, выкрашенную кремовым и золотым, освещенную висячими лампами; свет проходил сквозь цветные стеклянные диски. Здесь она подтолкнула Тесс, чтобы та села на мягкий диван, и все они ели вместе.

– Теперь нам всем надо поспать, – объявила Ясмини, зевая. – Там, снаружи, люди могут вас подождать!

– Господь с вами, дитя! Вы что, считаете, что я пробуду тут неопределенное время? Я должна выйти через час, иначе мой муж перебьет стражу и ворвется силой!