"Орлы Наполеона"

— Я думаю, к середине лета мы подготовим окончательную версию договора, — уклончиво сказал Победоносцев. Добавил, тщательно подбирая слова: — И его можно будет подписывать… если не случится чего-либо непредвиденного.

— Вот как?

Император круто задрал бровь. Грузно подался вперёд.

— Как понимать, Константин Петрович? Какие могут быть препятствия?

Победоносцев бесстрастно кивнул в сторону Ефимова.

— С вашего позволения, государь, ситуацию вокруг будущего договора (слово "вокруг" он подчеркнул голосом) доложит генерал Ефимов.

— Слушаю тебя, Ефимов, — рыкнул Александр, хмурясь. — Да сиди ты, сиди…

— Государь, обоюдные выгоды соглашения с Францией очевидны, и Константин Петрович их обозначил, — энергично заговорил Ефимов. — Но, как известно, государственные соображения далеко не всегда совпадают с настроением общества. По нашим сведениям, значительная… возможно, и большая часть российских подданных восприняли бы заключение союзного договора с Францией резко отрицательно.

— Скажи уж прямо, в штыки, — проворчал Черевин.

— Именно так. Одно дело плакать над французскими романами или одеваться по парижской моде и совсем другое — союзничать со страной, с которой в нынешнем веке воевали дважды, и воевали тяжко, кроваво. После Крымской войны ещё и поколение толком не сменилось. И не считаться с таким настроением общества со стороны власти было бы опрометчиво. Особенно с учётом не угасшего революционного брожения в массах. Я уже не говорю о разнице в государственных устройствах. У нас православная монархия, у них католическая республика.

Александр сильно потёр бородатую щёку. Исподлобья взглянул на генерала.

— Согласен, — проворчал он. — А что во Франции?

— Во Франции, государь, и того хлеще. Министерство иностранных дел, понятно, не афиширует, но у них отношение к России намного хуже, чем у нас к Франции. Запад вообще относится к нам свысока, полупрезрительно. Да чего там, — за варваров держат. Сколько бы союзов с нами ни заключали, ни один без обмана не обошёлся…

— Это я и сам знаю, — недовольно сказал Александр. — Ты ближе к делу давай.

Ефимов кашлянул.

— Виноват, государь, увлёкся… Так вот, Франция. По сообщениям посольства и нашей резидентуры, в последние годы подняли головы бонапартисты. Публика шумная, воинственная. К сожалению, влиятельная. Довольно многочисленная. Им плевать, что сближение наших стран нужно Франции не меньше, а может, и больше, чем России. Что никто, кроме нас, от Германии их не защитит. — Ефимов сжал кулак. — Ненависть безоговорочная, слепая. Никогда не простят, что в начале века растёрли Наполеона в пыль. Враги мы для них вечные и неизбывные… Вот справка о настроении умов во Франции, составленная посольством.

С этими словами Ефимов подал императору несколько скреплённых листов. Взяв и мельком просмотрев, Александр положил документ на письменный стол, и без того заваленный бумагами.

— Прочту… Ты продолжай, продолжай.

— Ясно, что заключать договор надо. Но когда и если во Франции о нём станет известно, то бонапартисты неизбежно организуют серьёзные беспорядки. Так сказать, под патриотическим соусом. Усидит ли в таком случае президент Карно, — это вопрос. А если он слетит, то новое правительство договор может похерить.

— Не перегибаешь? — поинтересовался Александр, доставая серебряную папиросницу.

— Боюсь, что нет, государь. Франция — страна бунтов. Три революции за полвека, от монархии к республике и обратно, и не по одному разу, — статочное ли дело? Был бы повод, а мятеж сам собой вспыхнет. Уж такой народ.

— Резонно, — мрачно оценил Александр. Смяв недокуренную папиросу, следом закурил другую. — Ну, а у нас что может воспоследовать, как думаешь?

Ефимов замялся.

— Говори, как есть, — подбодрил Черевин.

— Ничего хорошего, государь, — нехотя произнёс Ефимов. — В России, слава богу, народ революциями не избалован. И если станет известно о союзе с Францией, баррикады строить не кинутся. Но! — Редкие светлые брови генерала сдвинулись над переносицей. — Этот союз при всех дивидендах выставляет власть в невыгодном виде.

— Даже так?

— Именно так, государь. Тут — без иллюзий. Про то, что без французских кредитов промышленность наша задыхается, в общем, знают немногие. А крымское унижение помнят все. И наименьшее, в чём обвинят власть, — это поругание национальной гордости ради каких-то там денег. Вот на чём революционные агитаторы оттопчутся! А если ещё за Францию в какой-то момент придётся воевать с Германией и лить кровь наших солдат…