Орлеан

— А ты до сих пор ничего не поняла? Вот действительно дура! — И Лидка натужно засмеялась, поразившись недальновидности своей соседки.

Здесь в палату влетел порыв сильного ветра. Он выбил настежь полузакрытые рамы, стекла в них звякнули как порванные струны. Запах перетушенной капусты из местной кухни сдался и побежал трусливо на цыпочках из коридора больницы на улицу. В лицо ударил горячий воздух странствий, будто ты стоишь у железнодорожной насыпи, а мимо тебя проносится скорый.

Лидка соскочила со своей кровати. Не запахнув халата, с вываливающимися из-за пазухи пирожками, которые соблазнили многих, но не пригодились никому, бросилась к окну и поразилась: над городом висела серая мгла. Со стороны озера Яровое налетел нешуточный ураган, будто невидимое чудовище прочищало горло и нос, чтобы дунуть, плюнуть и гаркнуть по-настоящему.

— А говорили, что ясно, — сказала Лидка, с трудом закрывая рамы. — Набрехали. Сейчас гроза долбанет.

— Еще с утра парило. Я аж вся пропотела, — подтвердила сопалатница.

Начали выть собаки. Лидка увидела, как на улице Орлеана возникло небольшое американское торнадо. Вихрь пыли завертелся на пуантах, завязался узлом и, втянув в себя куски сухой травы и обрывки бумаги, двинулся вперед по переулку, как сумасшедший танцор.

Картина была дикой, безотрадной. Лидка даже задвинула шторы, чтобы не видеть этого природного недомогания, когда воздух мутит, а под озером кто-то большой и грузный переворачивается с бока на бок.

А когда она возвратилась на свою железную кровать, то в палату вошел незнакомый ей гражданин.

— Вы Лидия Павловна Дериглазова? — спросил он тихим вкрадчивым голосом, слегка улыбаясь и излучая всем видом своим крайнее расположение.

— Ну? — подозрительно откликнулась Лидка, оглядев его с ног до головы.

— Это вам. — Он подал ей в руки авоську с апельсинами. — Апельсиновый сок в свежем своем состоянии препятствует тромбозам, повышает иммунитет и способствует укреплению потенции. Разрешите, я присяду.

— При чем тут потенция? — не поняла парикмахерша. — Вы куда клоните? Мне это сейчас совсем не нужно.

— А если б вы были мужчиной? — пробормотал незнакомец. — Если бы тестостерона оказалось больше, чем эстрогена, как бы вы тогда запели?

— Вы что, из Горэнерго? — предположила почему-то Лидка. — Да вы не шумите. Как выйду из больницы, так сразу все погашу.

— Да нет, — ответил ей на это гражданин. — Ваши долги так быстро не погасишь.

Не дожидаясь разрешения, он пододвинул к кровати железный стул с деревянным сиденьем и сел на него, внимательно глядя Лидке в глаза.

Она отметила, что от гражданина несет нездешней сладостью. Если бы был на свете гигантский леденец на двух ногах, которого обсосали и выплюнули, то он стал бы как раз этим гражданином с набриолиненными масляными усами, глазками миндалевидной формы, источавшими патоку, волосами пусть редкими, но серьезными — в смысле прически и представительности. А щечки, щечки… Ну ведь кого-то они напоминали, эти круглые щечки, в которые можно было впиться безумным поцелуем, а можно было просто отшлепать их, как задницу, а потом зализать влажным благодарным языком.

И Лидка неожиданно струхнула. Пусть гражданин оделся неброско, словно учитель средних классов или какой-то потертый перезрелый Чехов, которого она не читала, но представляла именно таким: со шляпой в руке, любовью в сердце и невнятной мыслью в голове… Да нет, не Чехов это, а, скорее, любовник, фантастический в своем цинизме, который уходит, не обернувшись, и тушит стреляющие окурки о твои же голые ноги… И костюмчик у него хоть потертый, но очень и очень дорогой. Но кто же он, кто?..

— Вот оно как, Лидия Павловна, — вздохнул гость. — Вот оно как… Да. Обидно. В самом деле обидно.

— Чего? — окрысилась Лидка, все более изумляясь. — Чего обидно? Зачем?

— Это я про погоду. Обещано одно, а сделано другое. — Он указал рукой на трепетавшие от ветра потертые шторы. — Так и вся жизнь наша. Мы ждем одного — богатства, славы, удачи, — а награждают нас холмиком земли и невнятной надписью на надгробии. Еще и собака пописает. Отобьется от своей стаи и все обмочит: и дату смерти, и фотографию вашу, взятую из общегражданского паспорта, и саму память о вас.

— Я умирать не собираюсь, — отрезала на всякий случай Лидка.

— Ну, я вижу, у вас личное, — сказала соседка. — Я лучше в коридоре подожду. Вы хоть его знаете?

Она спросила об этом Лидку, будто бы сладкого как леденец гражданина и не было в палате.

— По-моему, я его стригла однажды, — предположила Лидка. — А может, и не стригла…

— Стригли, стригли… Все волосы мне вынули. — И гражданин с мягкой улыбкой потрогал свою притертую кремом прическу.

— Ну и вы хотите права качать? — потребовала уточнений Лидка.

— Да нет… Что вы… Только поговорить. По душам. С глазу на глаз.

— Если я крикну, вызывай милицию, — приказала сопалатнице Лида. — А теперь вали отсюда.

И девочка вышла за дверь.