Кружась и пританцовывая, мы втроем подошли к стоящему у центрального столба человеку, оскалившись, он смотрел на нас, цедя сквозь зубы ругательства. В грохоте барабанов его было не слышно, и только по губам я мог понять, что он говорит. Усмехнувшись ему в лицо, я поднес к его лицу свои когти и, оскалившись, вонзил их ему в ребра, он заорал и забился в путах. Замерев на мгновение, я потянул когти вверх, по пальцам заструилась кровь, он удивленно еще шире открыл глаза и опустил взгляд. Стоящие по обе стороны от него пленники забились в путах и закричали, с ужасом глядя на нас. Выдернув когти, я поднял руки над головой, за спиной опять взревели сотни охрипших яростно-довольных глоток. Мимо меня к пленнику скользнули обе самки, оскалившись, приложили к кровоточащим ранам раскаленные до красна какие-то железяки. Пленник взвыл и выгнулся, повозив в нем шипящим железом самки отступили и подошли ко мне. Подошедшая ко мне Тзя, схватив мою руку, сунула мои пальцы себе в рот и с удовольствием облизала их, после чего наклонившись ко мне лизнула меня в губы, дав почувствовать вкус крови, Таур повторила за ней все тоже с другой рукой. Мимо нас пошли другие пары, мои самки сунули в угли костра свои железяки и, держась у меня за спиной, пошли со мной. Сев рядом с сидевшей неестественно прямо шаманкой, я, указав ей на кричавших пленных, спросил.
— Не умрут от боли?
— Нет, напиток не даст. Будут чувствовать все, но за грань не уйдут.
Мимо нас под бой барабанов и монотонную песню одна за другой скользили к столбам пары орков. Я понял, что шаманка как-то управляет ими, но не почувствовал и не увидел как. Ритуал у них немного отличался от нашего. Самка, подойдя к пленнику, наносила ему небольшой, глубокий порез обломком кремня, действуя медленно и наслаждаясь каждым мгновением. У нее за спиной стоял самец, держа наготове раскаленную железяку. После чего он втыкал ее в порез, останавливая кровь. Иногда самка помогала ему. После чего, прорычав проклятие в лицо кричащему человеку, слизывала кровь с лезвия и давала самцу слизнуть кровь со своего языка.
После чего, держась рядом, они уходили в темноту у нас за спиной. Я же молча сидел рядом с шаманкой, слушая и наблюдая. Кто-то из орков делал свое дело молча, кто-то яростно орал проклятия в лица людей, кто-то называл имена своих родителей или детей. Я чувствовал, как от каждого крика или слова, шаманка почти незаметно вздрагивает и раздувает ноздри, волны ненависти и боли проходили мимо нас, и она жадно впитывала их, на глазах меняясь. Я увидел, как на ее лице выпрямляются и исчезают морщины, становятся более густыми волосы.
— Что за настой ты им влила?
Вздрогнувшая шаманка недовольно покосилась на меня и ответила.
— Хороший настой, не умрут, и от безумия он их убережет. И кстати, — она дернула пальцами. Из темноты за барабанщиками вынырнула самочка-подросток и по очереди дала отпить из фляжки всем мученикам. В этот раз никто из них не отказался, а жадно припал к горловине.
Идущие пары все не иссякали, и я задумался, уже не обращая на происходящее никакого внимания. Мысли скользили в какой-то другой реальности. Так прошло еще не меньше часа. За стеной леса появились еще пока слабые признаки рассвета. Взбодренные настоем орки уже механически переставляли ноги, продолжая свой танец.
Последние пары прошли и нырнули в тяжело дышащую толпу у нас за спиной. Охрипшие от крика люди тоже замолчали, обвиснув в своих путах. Всю верхнюю часть их тела покрывали порезы с ожогами, стекающая по телам кровь, смешалась с сажей и пылью и невообразимыми узорами покрывала их голые ноги.
По знаку шаманки барабаны умолкли, стоящие у них орки попадали на землю, запалено дыша.
Опершись о свой посох, шаманка поднялась на ноги и начала, рыча, и, как мне показалось, скрипя, выпрямляться. Встав в полный рост, она оказалась на голову, а то и больше, выше самого рослого урука. У нас за спиной охнули и удивленно загомонили. Одним движением руки она оборвала любой шум, и у нас за спиной дружно сели на землю все присутствующие.
Повернув в мою сторону голову, она многообещающе оскалилась. Я почувствовал, как по моему телу побежали волнами легкие касания, все быстрее и сильнее шарящие в поисках прорехи в защите. Я, наклонив голову, оскалился ей в лицо, дрогнув, она опустила глаза, и все пропало. Склонив голову, она прошептала.
— Я помню свою клятву. У тебя очень сильная защита.
— Вот и не забывай о этом. И клятве, и защите, — я надавил на нее взглядом, — продолжай ритуал.
— А если я брошу на тебя пару сотен скар?
— Можешь, но умрешь самой первой. Хочешь?
— Нет, прости меня, Глава.
Она отвернулась и, сделав пару шагов, села, скрестив ноги, перед центральным столбом. Помедлив мгновение, она запела. Рваный, корявый мотив, повторения и резкие подвывания, паузы и почти полное отсутствие мелодичности. Старый как мир призыв нашего бога.