28. Одевается в драные
29. Любит носить мои свитера.
30. Хотя бы раз в жизни была в Индии.
31. Хочет изучать что-нибудь естественно-научное в университете. Желательно биологию/ботанику.
32. Чистая, не пахнет – ни рыбой, ни чем-нибудь другим.
33. Не вып.
34. Не рыгает – никогда.
35. За обедом из трех блюд никогда не съедает больше одного блюда.
36. Не курит и не принимает наркотиков. Бокал белого вина или шампанского иногда можно.
37. Не любит футбол, регби и крикет.
38. Плетет фенечки пастельных тонов.
39. Не любит кукол, плюшевых животных и пр.
40. Пони – ОК.
41. Маленькие уши.
42. Хорошо рисует, но не так, как будто ее учили в художественной школе.
43. Иногда в обед съедает немного шоколада или фруктов (но не то и другое одновременно).
44. Понимает, каково это – потерять мать.
В тот день, когда Пийали непреднамеренно гробит, то есть, нет,
А вот в реальной жизни (во всяком случае, так считает его гомеопат и, конечно же, все обитатели “Дома Намасте”) нужно стремиться к тому, чтобы избавиться от этого своего основного слова, стереть его, уничтожить, найти и обезвредить, заменив на любовь, мир или что-нибудь еще такое же мягкое и симпатичное. И что потом? Ходить всю жизнь с блаженной улыбкой на лице, распевать мантры, одеваться в некрасивую одежду и пробуждать во всех чувство вины? А что такого уж плохого в нормальных искренних страданиях? Ведь, если ты страдаешь, значит – живешь, значит, ты настоящий и свободный. Осознанность, которой Флёр ушла кого-то обучать, оставив Пи одного в этой просторной пуховой постели, впитавшей запах ее волос и духов, похоже, существует для того, чтобы превратить тебя в кроткое животное, которое целыми днями стоит себе посреди поля, ни на что не жалуется, не крушит заборов, не…
Пи не пишет свои книги на уровне слова. А некоторые умеют это делать. Их предложения гарцуют, подобно счастливым лошадкам, пока не попадается вдруг такое слово, которое неудачным гвоздем из подковы впивается лошади в ногу, та встает на дыбы, сбрасывает наездника и уносится прочь. Писать на уровне слова – разумно, но это может делать всякий, у кого есть под рукой неплохой словарь. Раньше Пи хотел вместо этого писать на уровне предложения, как Хемингуэй и Карвер, – правда, потом выяснилось, что предложения за Карвера, кажется, писал кто-то другой – редактор, что ли? Как там его звали… Да, точно, редактор, и Пи собирался рассмотреть этот случай со студентами на курсе литературного творчества, но забыл вовремя заказать ксерокопии, и… Теперь, когда Пи пишет (а это происходит нечасто, потому что жизнь вечно лезет из всех щелей), он делает это на уровне события, как Толстой в своей “Девочке и грибах”. И эту историю, кстати, тоже надо бы отксерокопировать, но… Пи зевает. По крайней мере, осознанность избавляет от ненужной болтовни. И все равно она его бесит. Правда, на прошлой неделе он отправил одного студента на занятия йогой. Но это ничего не значит. Йога – тоже страдания. Йога – ладно. Проблема во всей остальной чуши, которую они навыдумывали.
Пи делает стойку на голове, просто чтобы убедиться, что не разучился. В спине что-то смещается, когда он опускает ноги.