Орион и завоеватель

– Нирвана не забвение, – терпеливо объяснял Кету. – Нет-нет! Нирвана не сулит полного уничтожения, все гибнет лишь в жизни, которую ведет эгоистичный человек, не познавший истины. Истина же неуничтожима, ею и проникается достигший нирваны.

Подобные абстракции были мне недоступны.

– Считай, что в нирване дух твой безгранично расширится. Через нирвану ты сумеешь вступить в общение со всей вселенной. Но не как капля воды, упавшая в океан. Наоборот – как если бы все океаны мира влились в единую каплю воды.

Кету несомненно верил во все это и радовался. А я никак не мог справиться с сомнениями, которые терзали меня. Оказавшись в этом самом «ничто», я более не увижу Аню. Навсегда забуду ее любовь. К тому же, придя к последнему забвению, я никогда не сумею помочь ей, а, судя по словам Геры, моя любимая отчаянно нуждалась в моей помощи. И все же Гера скрывала ее от меня, и я не мог прорваться через поставленные коварной богиней преграды…

Тут я осознал, что весьма и весьма далек от вожделенного, с точки зрения Кету, бесстрастия.

Самого же индуса по-прежнему завораживала моя способность помнить что-то из прежних жизней. И я вспоминал отдельные эпизоды: воинов, певших возле костра, огромное облако пыли над выступившей в поход монгольской ордой, ярость пламени ядерного реактора.

Однажды на рассвете, после бессонной ночи, полной неясных страхов и смутных воспоминаний, я вдыхал аромат ветерка, налетавшего с северо-запада; люди тем временем готовили еду. Мы остановились среди бурых невысоких кустарников на открытом месте возле Царской дороги, по которой уже катились повозки путников.

– Этот ветер дует от озера Ван, – указал я Кету, – оно лежит вон там, а за ним – Арарат.

Большие глаза индуса округлились:

– Ты слышал про Священную гору?

– Когда-то мне довелось жить возле нее среди охотников… – начал я, но замолчал, потому что помнил только увенчанную снегом гору, столб дыма над одной из двух вершин, закрывшие небо облака.

– Каких охотников? – спросил он.

– Это было давным-давно.

Я потратил весь день, стараясь вспомнить подробности, но память моя оставалась словно бы запертой на замок. Я помнил только, что к тому же племени принадлежала и Аня, но знал – там был кто-то еще. Человек, вождь племени. И Ариман! От которого исходила неотступная мрачная опасность.

Неделю спустя пришли новые воспоминания. Я находился возле руин древней Ниневии, столицы Ассирии, где некогда высились прекрасные храмы Иштар и Шамаша. Там правил могучий Синнахериб, считавший себя изобретателем самого мучительного способа казни – распятия. Я вспомнил вереницы крестов по обе стороны дороги, по которой шагал к его дворцу. Он считал, что более величественного сооружения еще не возводили. Такие вот воспоминания приходили мне по ночам… Я много раз посещал эту древнюю исстрадавшуюся землю и жил на ней много раз. Воспоминания приходили словно древние призраки, переменчивые и непонятные, жуткие и манящие. И всегда я жертвовал собой ради Ани. Богиня вновь и вновь принимала человеческое обличье ради меня… она стремилась быть со мной, потому что любила меня. Неужели она и сейчас пытается сказать мне хоть слово… сломать в моем разуме стену, разделявшую нас!

– Нет, мне не достичь нирваны, – однажды признался я Кету.

Мы обедали в надежно охраняемом караван-сарае. Отряд наш уже приближался к Сузам, у которых оканчивалась Царская дорога. Здесь чувствовалась власть Царя Царей.

– О, это требует времени, – мягко отвечал мой собеседник, сидевший напротив меня за столом. Нам предоставили отдельную комнату, поскольку Кету сказал хозяину постоялого двора, что является послом Царя Царей. – Нужно прожить не одну жизнь, чтобы достичь блаженства.

Я покачал головой:

– Нет, едва ли мне суждено когда-нибудь достичь нирваны. Похоже, что я вовсе не хочу этого.

– Но тогда ты будешь в страданиях проживать жизнь за жизнью… И мучиться, как и прежде.

– Возможно, для этого и созданы люди.

Кету не стал спорить.

– Возможно, – согласился он, разумеется оставшись при своем мнении. – В двух неделях пути отсюда на юге находится могучий город Вавилон. Что ты о нем помнишь? – полюбопытствовал он.

Я напряг память, но мне ничего не приходило в голову.

– Может быть, висячие сады? – предполагал Кету. – Или великий зиккурат?

Нечто далекое шевельнулось в памяти.

– Урук, – услышал я собственный голос как бы со стороны. – Помню царя Гильгамеша и друга его Энкиду!

– Ты знал их? – В голосе индуса послышался трепет.

Я кивнул, все еще стараясь сделать свои воспоминания более отчетливыми.

– Кажется, я был Энкиду, – сказал я. – И дружил с Гильгамешем.

– Но это было в самом начале времен, – прошептал Кету.

– Нет, – отвечал я. – Всего лишь давным-давно, но не в самом начале.

– Ах, если бы ты мог вспомнить побольше!

Я с трудом улыбнулся:

– Друг мой, вижу, и ты еще не избавился от желаний.

20

Наконец мы прибыли в Сузы, но я почти не видел города.

Нам, грекам, велели расположиться лагерем снаружи его внушительных стен, тем временем Кету направился во дворец в сопровождении отряда воинов Царя Царей.

Он явился несколько часов спустя с расстроенным видом.