Орион и завоеватель

Это был не сон. Я оказался в ином месте и времени. Скорее всего, даже не на Земле, но в каком-то странном мире, где подо мной клокотала расплавленная лава, а звезды высыпали на небо в таком количестве, что ночь трудно было назвать ночью. Я словно оказался внутри бриллианта с бесконечным количеством граней, который парил над расплавленным камнем.

Не ощущая жара, я висел над жидкой скалой. Но когда я пытался протянуть вперед руки, движение останавливала невидимая энергетическая паутина.

Наконец передо мной появилась Аня в блестящем серебристом костюме, высокий воротник которого туго охватывал ее горло, и в серебристых сапожках, поднимавшихся до середины голеней. Она висела невредимой над морем пузырившейся, кипевшей лавы.

– Орион, – сказала она очень серьезно, – ситуация меняется очень быстро. Я смогла выкроить буквально несколько мгновений.

Не отрываясь смотрел я на невыразимо прекрасное лицо моей богини – так человек, умирая от жажды в пустыне, смотрел бы на источник чистой пресной воды.

– Где мы сейчас? – спросил я. – И почему я не могу быть с тобой?

– Континуум в опасности, он может погибнуть. Силы, противостоящие нам, крепнут с каждой микросекундой.

– Чем я могу помочь? Что я могу сделать?

– Ты должен помочь Гере! Понимаешь? Необходимо, чтобы ты помог Гере!

– Но она хочет заставить меня убить Филиппа, – возразил я.

– Не время для споров и рассуждений, Орион. Сейчас все зависит от Геры, а она нуждается в твоей помощи.

Я еще не видел Аню такой встревоженной, не видел такого испуга в ее прекрасных, широко открытых глазах.

– Помоги Гере! – повторила она.

– Когда мы будем вместе? – спросил я.

– Орион, не время торговаться. Ты должен сделать то, что тебе приказано!

Я заглянул в глубокие серые глаза Ани. Прежде они всегда были спокойными, я черпал в них мудрость и утешение. Но теперь в них читалась паника. И они были не серыми, а желтыми, как у змеи.

– Прекрати этот маскарад, – сказал я.

Аня от неожиданности открыла рот. А потом черты ее лица расплылись, подобно тягучей лаве, что все еще бурлила подо мной, и она приняла облик насмешливой Геры.

– Отлично, Орион! Просто молодец! Ты умнеешь на глазах.

– Ты ведьма! – сказал я. – Демоница и чародейка!

Хрустнул ледяной смешок:

– Жаль, что ты не видел собственной физиономии, пока считал, что это твоя бесценная Аня решила наконец появиться перед тобой.

– Итак, ее явление было иллюзией?

Океан кипящей магмы исчез, бриллианты созвездий померкли. Мы стояли на Анатолийской равнине во мраке безлунной ночи. Неподалеку в лагере спали Кету и воины. Двое стражей расхаживали возле угасавшего костра, кутаясь в плащи. Они не видели нас.

Костюм, казавшийся на Ане серебряным, на Гере стал медно-красным. Ее пламенные волосы рассыпались по плечам.

– В видении этом было больше иллюзии, Орион, – сказала мне Гера, – но и без капли истины не обошлось. И ты действительно должен помочь мне, если хочешь когда-нибудь увидеть свою обожаемую Аню.

– Ты говорила, что континууму угрожает гибель?

– Это не твое дело, тварь. Ты попал в это время и пространство, чтобы выполнить мое повеление. И не надейся, что приказ Филиппа, выславшего тебя из Пеллы, помешает мне немедленно вернуть тебя туда.

– Значит, Аня в опасности?

– Не только она, но и все мы, – отрезала Гера. – А самая худшая участь угрожает тебе, если ты посмеешь противиться мне.

Я опустил глаза:

– Что же мне следует делать?

– Я дам тебе знать, когда придет нужный момент, – сказала она надменным тоном.

– Но как…

Гера исчезла. Я остался один в холодной ночи, вдали волк выл на только что поднявшуюся луну.

Чем больше я узнавал от Кету о пути Будды, тем больше эта философия привлекала меня и отталкивала одновременно.

– Ключом к нирване является избавление от страстей, – твердил он мне снова и снова. – Откажись от всех желаний. Ничего не проси, все приемли. В мире действительно существует лишь круг бесконечных страданий, в это нетрудно поверить. Будда учил, что человек в страдании проводит жизнь за жизнью, вновь и вновь возрождаясь к новой и новой боли, до тех пор, пока не найдет дорогу к забвению. Медитируй, размышляя над этой истиной, – наставлял меня Кету, – представь себе, что все вокруг – нирвана. Умей видеть Будду во всех созданиях. Воспринимай все звуки вокруг как священные мантры.

Медитации у меня не получилось. И многое из того, что Кету казалось идеально ясным и очевидным, мне виделось загадочным и непонятным. Признаюсь, окончательный уход в ничто, избавление от мук новой жизни искушали меня. Но смерть страшила. Я хотел прекратить не собственное существование, а лишь страдания.

Кету только качал головой в ответ на такие слова.

– Мой друг, жизнь и страдания неразрывно связаны, они переплетены, как нити в канате. Жить – значит страдать; если ты чувствуешь боль, то живешь. Нельзя покончить с чем-то одним, при этом не избавившись от другого.

– Но я не хочу, чтобы я перестал ощущать все, – признавался я. – Сердце мое не хочет забвения.