Орёл, несущий копьё [СИ]

— Насколько знаю, у него сегодня намечено несколько важных встреч, но первая половина дня четверга свободна.

— Нужно сообщить ему о приглашении; полагаю, этого ты сделать ещё не успел?

— Нет, я сразу пошёл к тебе.

Уголки губ Адлера слегка дрогнули, но тут же юноша зевнул, прикрыв рот ладонью.

— Напиши отцу. И дай мне что-нибудь бодрящее — кофе, кажется, перестал помогать.

— Может быть, лучше зелье Сна без сновидений? — осторожно предложил Влад. — Тебе следует отдохнуть несколько часов, а к Мелеховым мы успеем ещё до ужина.

Казалось, Адлер хотел поспорить, но новый зевок опередил его, и он сдался.

— Не больше четырёх часов, хорошо? Нам нужно многое успеть.

— Как скажешь. Поднимайся к себе, я сейчас принесу.

В небольшой зельеварческой лаборатории, принадлежавшей теперь ему, Влад взял с полки необходимый флакон и добавил в стакан с водой дозу зелья, которая обеспечит шесть часов глубокого и спокойного сна — он знал, что может нарваться на выговор за это, но самому Адлеру так будет лучше. По пути поздоровавшись с Аларикусом, тенью скользившему по коридору (некромант даже заметил его и мелко кивнул в ответ, хотя обычно ответами себя не утруждал), Влад отнёс снадобье Адлеру, после чего, не в силах побороть любопытство, вернулся в гостиную и взял одну из папок, что ранее изучал Гриндевальд. Та, к удивлению юноши, оказалась помечена штампом мракоборческого отдела британского Министерства. «Видимо, трофей, о котором Адлер умолчал, — подумал Влад и пролистал бумаги. — Отчёты об охране министра?.. — он недоумённо приподнял брови. — Что Адлер задумал?»

* * *

Пока Адлер отдыхал, и Влад прилёг, однако заснуть так и не смог — слишком много было мыслей в голове, а зелье принимать не хотелось. Он думал о Насте и том, как она его встретит после долгого расставания и молчания в ответ на письма; о Константине Аркадьевиче и его информированности о делах Семёрки; о том, что нужно было сделать в ближайшее время и о предстоящей встрече с Мецлером… «Жизнь стала такой непростой, и прежней теперь, пожалуй, не станет, — думал Влад, лёжа на кровати в одной из гостевых комнат, теперь закреплённой за ним. — Смогу ли я справиться? А ведь это — всего лишь начало пути; кто знает, что будет дальше? Не развяжет ли Адлер в конечном счёте новую большую войну, которая охватит всю Европу?.. — он принуждённо усмехнулся, храбрясь. — Что ж, в таком случае у меня будет возможность понять, что чувствовал дед, когда был правой рукой Геллерта Гриндевальда». Вспомнив боевые действия, которые ему доводилось видеть до сих пор, Влад помрачнел. Как бы ему закалить себя, чтобы на самом деле перестать бояться войны, а не пытаться делать вид?..

Взгляд, блуждавший по комнате, зацепился за книгу, лежавшую на прикроватной тумбочке, — томик стихов Шиллера, данный ему Георгом на время… Теперь, кажется, ставший его насовсем.

Они порой говорили о литературе, и Георг в такие моменты открывался совершенно с другой стороны — не был больше погружён в свои мысли и равнодушен, с заметным удовольствием делился своим мнением. Влад его больше слушал, лишь изредка вставляя ремарки, — давал выговориться человеку, которому это было действительно нужно. Он неплохо знал Макса, видел на каком-то приёме барона и баронессу, слышал о них кое-что от матери и догадывался, что разговоры «не о деле» в этой семье если и ведутся, то крайне редко. А ведь любому хочется порой просто поговорить… Влад это знал по себе.

«Однако вот вспышка — и всё, — подумал он с тяжёлым вздохом. — Нет больше желаний, нет разговоров». Со смертью он был знаком давно, но всё равно каждый раз поражался пугающей лёгкости, с которой она перечёркивала целую жизнь. В один миг сводила на нет года, десятилетия, уничтожала все мысли и чувства.

«Что есть жизнь и почему её так просто отнять?»

Как-то раз, осмелев, он спросил об этом Георга. Тот закатил глаза и после почти час говорил о том, как смотрят на жизнь и смерть в разных странах, разных религиях. «Впрочем, всё это — бессмысленная демагогия, — иронично закончил Георг, насмехаясь одновременно над придумавшими это и собой, что потратил время на изучение подобной „бессмыслицы“. — Человек слишком глуп и не в состоянии познать нечто настолько глобальное — на данном этапе, по крайней мере. Отнимает же он жизнь потому, что может. Самые красивые и ценные вещи обычно самые хрупкие».

«Как он был прав, — подумал Влад. — Не понимаем, но уничтожаем… — он стиснул край подушки. — Как животные, глупые животные, научившиеся махать палками». Перед глазами вновь встали бои, через которые успела пройти Семёрка, и мысли невольно перекинулись на Адлера. «Насколько ценит он человеческую жизнь? Испытывает ли хоть что-то, видя, как она исчезает?..»

Влад оборвал себя и помотал головой, словно желая вытряхнуть из головы эти мысли. Их ему иметь вовсе не полагалось.

* * *