Орина дома и в Потусторонье

Басурман лениво отгонял хвостом назойливых мух, подъедая пожелтевшую травку подле столба, а дедушка Диомед — сидючи и спину обратив к лошади, — спал, да так, что разбудить его зовом никак не удавалось. Только когда уж Павлик, расхрабрившись, ткнул конюха папкой в бок, тот вздрогнул и проснулся, осоловело взглянул на ребят, и, окончательно очнувшись, радостно вскричал:

— Смотрите-ко! Наши! А вы что тут делаете?!

— Нас выписали, дедушка Диомед! — ответила Крошечка.

А невоспитанный Павлик отвечал эхом:

— А вы что тут делаете?!

Возница как будто смешался, в недоумении поглядел по сторонам, после хлопнул себя по лбу и, нимало не обидевшись, сказал:

— Как что: Иуду Яблокова в больницу свез — да и задремал тута. Энце-валит-то и Иуду свалил! Кто бы мог подумать! А вы, выходит, излечились — ну, молодцы!

Орина поглядела на осеннее солнце, которое направилось к западу, и спросила:

— А вы домой, дедушка, едете?

— А то куда ж…

— А нас возьмете?

— А чего ж не взять… Залезайте скорей!

Орина живо-два вскарабкалась на телегу и подала руку неуклюжему Павлику.

Дедушка Диомед, повернувшись лицом к хвосту своего вечного конька, причмокнул губами, крикнул: «Н-но, родимой!» — и Басурман тотчас заперебирал копытами. Ребята примостились с двух сторон от возницы, который давал им подержать вожжи: дескать, дергать не надо, тянуть не надо, только эдак немножко придерживайте, Баско сам дорогу знает. Попутно конюх жалобился, дескать, эх, ребята, хорошо вам — вы вдвоем, и правильно: держйтесь друг за дружку, небось не пропадете… А я как перст один: ни жены, ни детей, вот помру — и оплакать будет некому. Никого у меня нет в целом свете. Кроме Басурмана, конечно. Никто меня нигде не ждет… А вас, подит-ка, жду-ут…

— Нас тоже не ждут, — молвила Крошечка. — Они еще не знают, что нас выписали.

— Вона как! — и дедушка Диомед вновь задремал, впрочем, вожжей из рук не выпустил.

Павлик даже попробовал их отнять. Конюх приоткрыл один глаз, больно — вместе с вожжой — сжал ладонь мальчика и проворчал:

— Ну-ко-о!

— А вы не спите! — приказал ему Павлик Краснов, сморщившись и выдергивая руку.

— А я и не сплю! — холодно отвечал возница.

Мимо мелькали поля с перелесками, однообразная скучная равнина — насколько хватает глаз, и Орина решила заглянуть в папку с подшитыми материалами дела. Посмотрела на зарисовку плана местности, где было совершено убийство, увидела Прокошевскую дорогу, болото, тропинку — и нарисованную человеческую фигуру. Открыла следующую страницу, прочла «Протокол допроса свидетелей», но дальше этого дело не пошло: поскольку письменные буквы Крошечка разбирала пока что с превеликим трудом, да еще почерк был бисерный… Но тут Павлик, встав на коленки и заглядывая ей через плечо, принялся читать написанное, да как! Орина чуть под тележные колеса не свалилась. А мальчик, бесцеремонно забрав у нее папку, прочитал — вслух — следующее:

«Свидетельница Мамина Людмила Арсеньевна, 16 лет, русская, образование неполное среднее, незамужняя, жительница Курчумского Лесоучастка.

…Меня мамка по ягоду послала, по клюкву, я и пошла, хотя еще задачки по физике не решила. И вот зашла я на болото, беру клюкву-то — и вижу: на островку кто-то лежит, ничком, мордой в грязь, баба какая-то — думаю: небось напилась да упала. Ничего, думаю, не увязнет на острову-то, чего ей — проспится, встанет да пойдет. А что за баба — не видать, и подходить близко я не стала, вижу только: лежит пластом, и шаль вот этак на голову закинулась. Ну, обратно-то возвращаюсь — с полным лукошком, глянула: она всё там валяется, а уж дело к вечеру, думаю, ночи-то холодные, а ну как замерзнет! Дай, думаю, подойду. Подошла — и давай трясти, платок-от и отдернись, глянула: а она уж мертвая — Орина-дурочка-та, совсем даже не дышит, а под брюхом-то — кровища! Ну, заорала я — да бежать, всю клюкву по дороге рассыпала, лукошко утопила, хорошо сама не завязла — сколь ведь раз по колено проваливалась, а однажды — по пояс, не знай как выбралась из болота. Сначала домой сгоняла, доложилась, а уж после вместе с мамкой к директору Леспромхоза пошли, тот милицию вызвал. Вот и все, больше ничего не знаю».

Проснувшийся в середине протокола дедушка Диомед спросил: дескать, а это чего ж вы такое читаете?! Павлик объяснил, а конюх сказал:

— А это ведь я свез Орину-дурочку в Пургу-то… Да-а. Кремлист ехал, врач ехал, следователь ехал, тело ехало, а я всех вез. Как бы не на этой самой телеге…

Крошечка, сидевшая среди сена, в испуге поджала под себя ноги. А Павлик, поглядев на нее, проговорил:

— Не того ты боишься, Орина… Ведь сено то давно съедено, а тело — похоронено.

— Вот именно! — воскликнул дедушка Диомед. — А вы что же: собираетесь ворошить старое? А может, гроб нацелились выкопать?!

— Ой, нет! — воскликнула Крошечка.

— Мы только убийц хотим найти, — серьезно сказал Павлик Краснов.

— Если она была убита, — быстро добавила Орина.

Дедушка Диомед покачал головой: дескать, убийца тут один — лесной хозяин, по-другому сказать — мед-ведь! А медведя ведь в тюрьму не посадишь, в лагерь не сошлешь…