Орфей

И молился, всем, кого придумать мог. Не персонально кому-то. Признанному и освященному. Люди сто тысяч лет духов стихий почитали. А можно и Мировые Силы — так сказать. Мудрым было человечество неразумное. Скопище сущностей. Души заблудшие.

Я сразу Ежичку и обнять хотел, но вернувшаяся с нею «не дама», юноша обворожительный, сказал как по писаному:

— Ведь ты обнимаешь лишь тень. Пойдем скорее, труден наш путь.

А сам пропал, стоило нам лишь на порог обратного Тоннеля ступить. А мы пошли. А я молился. Как мог.

не навсегда же возвращаете ВЫ ее вернется она за Реку вновь потому что кратка наша жизнь слышите ВЫ дайте дойти нам дайте снова увидеть ей солнце нашего Мира Вы знающие Миров множество

Пропал Проводник, бросил нас Лодочник. Соврал напоследок, гад. Никакая не тень она. На руку мою опиралась и вздыхала, когда по Тэнар-тропе всходили, танатами окруженные. А вот тут я глаз не смел поднять. Себе говорил, что не на жизнь опоздать обидно, обидно на минуту не дойти, но и что-то еще было. Мы как деревянные шли, ноги переставляли. Но очень медленно. А потом Тэнар-камень повер…

* * *

…нулся, и сразу мне Ежик на руки и упала.

— Гарь…

— Сейчас. Сейчас, сейчас…

Мы находились в квадратном каменном мешке.

Темные неразличимые стены, двери выломанный проем зияет. Сумерки. Там, снаружи.

— Мы где? Ты откуда, Гарь…

— Подожди. Рыцарских замков нам только…

Спотыкаясь на обломках и оскальзываясь в чем-то подозрительном, я пролез к проему. Пришлось немного постоять, привалившись, потому что в самый последний момент задел правой рукой за невидимый выступ.

— Что там?

— Да ничего особенного. Москва. Утро раннее. Все очень хорошо.

Я невольно закрыл глаза. Нет, рыцарский замок в глубине веков был бы, пожалуй, лучше.

— Какая же это Москва? — Женя говорила рядом. — Поля какие-то. С капустой. А там парники?

В той стороне, правее и позади, виднелись стеклянные ряды островерхих длинных крыш, изнутри освещенных фиолетово-белым светом разрядных ламп. И довольно далеко за ними поднимался темный массив леса. Рядом с полуразрушенной кирпичной башней, в которую мы вернулись из Тэнара, стояли одноэтажные приземистые дома. Совсем деревянные. Надо всем этим неслись рваные лохмы туч. Мокрая трава и близкая грунтовая дорога в сплошных лужах. Ветер причесывает посадку ветел неподалеку, и в стене посадки, как вырванные зубы, темнеют многочисленные прорехи. Свет сумеречный, лиловый, как над Рекой, когда Луны прячутся.

— Игореша, ты уверен?..

— Подожди, моя хорошая. Сначала…

Я обнял ее и поцеловал. Вот губы я помнил ее. А от волос шел едва уловимый запах… не солнца, нет. Откуда солнце там. Но она всегда немножко подкрашивалась хной, и это осталось. Она ведь была темно-русой, а хотелось ей порыжеть. Нам теперь придется долго вспоминать друг друга.

Я целовал ее, пока хватало дыхания. Она отвечала, но потом забилась, и я отпустил.

— Здравствуй. То есть я хотел сказать — трям! здравствуйте!

— Здра… ох… здравствуй, Гарька. Гарька мой…

Поворачиваясь от двери, я открыл ей весь остальной пейзаж, и она увидела освещенное громадными фонарями шоссе и рекламные щиты повдоль (два сбиты), паутинное мерцание редких пока светящихся окошек многоэтажных корпусов над темным лесным массивом (а скорее — высокий берег излучины Москвы-реки), зарево городских невидимых улиц дальше и выше.

— Ой, и правда. Так что же мы стоим? Здесь можно спуститься?.. Постой, а почему у тебя голова перевязана? И еще мне показалось, что рука у тебя повреждена. Я опиралась, а ты вздрагивал.

— Ну, ты совсем легонько опиралась. Кружится голова проклятая. Посидеть надо. Подумать. Остановиться, огля…

— Игорь!!

…Судя по вкусу, это была вода из ближайшей лужи. Сколько в маленьких ладошках поместится воды? В твердых квадратненьких ладошках? А я весь мокрый. Не очень-то у меня получается роль счастливца. Победителя. Шершавая ладошка легла на лоб, открытый почему-то.

— Господи, очнулся!

— Ну, ну. Ну? Хорошенькую встречу я тебе устроил. С тортиком нашим любимым. С шашлыком и имеретинским вином. Ладно, выберемся только…