Орельен. Том 2

— Вы не знаете Менестреля, Береника? — спросил Арчи своим низким баском; он произносил «Беренайс», как и полагается в Америке, и это было ужасно смешно. Арчи начал говорить о Менестреле. Портрет, набросанный им, совсем не походил на Менестреля в изображении Поля. Невыносимое существо, педант, любит разводить церемонии, эксплуатирует своих друзей. Ревнует их. Царек, имеющий собственный штат придворных, со всеми интригами и заискиванием перед властелином. Даже удивительно, что такой человек вращается среди стольких талантов. Странно и даже неприятно. Арчибальд говорил медленно, с паузами, уткнув подбородок в воротничок. У него были забавные каштановые кудри, а под левым глазом — чуть заметный шрам. Красное вино он разливал в стаканы поистине нечеловеческих размеров.

«Вот я сижу здесь, — думала Береника. — Сижу здесь и слушаю, как Арчи говорит о Менестреле. И Молли подталкивает меня под столом ногой. И внизу, во дворе, вопит мадам Фрэз. И оранжевые цветы в саду стали сегодня утром синими. Как я попала сюда? Что все это значит? Поль уверяет, что любит меня, а сам побежал смотреть на бывшего семинариста. Люсьен очень аккуратно шлет мне письма «до востребования» и вздыхает, отпуская покупателям таблетки аспирина. А я, я думаю только об Орельене. К чему лгать себе? Ни о ком не думаю, кроме одного Орельена. Однако все кончилось между Орельеном и мной. Кончилось, даже не начавшись. Могло у нас с Орельеном что-то получиться? Да, могло, но только что-то действительно возвышенное, действительно великое, совершенное. Я могла бы, нет, я не могла бы… не с Орельеном… Поль — совсем другое дело… Это не в счет».

Арчибальд Мэрфи замолчал. Он ел сосредоточенно и вдумчиво. Так, как ест тот, кто уже бросил играть в бейсбол, но еще чувствует в руках тяжесть мяча и тоскует по нему. Воспользовавшись рассеянностью гостьи, Молли подложила ей еще кусок кролика. Кролик «а-ля Фрэз» оказался весьма любопытным блюдом. Вроде картонки с маленькими луковичками. Арчибальд снова подлил дамам вина. Вдруг он произнес:

— Простите меня, Береника… Почему вы не любите Поля?

После этих слов в комнате воцарилось неловкое молчание. Береника прислушивалась к тому, как отозвался в ее душе вопрос, который, в сущности, был и не вопросом вовсе, а неожиданно бесспорным утверждением. Она подняла на Арчибальда глаза.

— А разве это заметно? — спросила она.

Арчибальд не ответил. Поэтому пришлось продолжить ей:

— Вы знаете, сам он так не думает…

Арчи нагнулся и поднял с пола салат. Из латука. Старательно перемешал его. Потом сказал:

— Не надо причинять ему боль. Он очень милый мальчик.

Береника не удивилась. Этот разговор явился вполне естественным продолжением ее мыслей. «Я сижу здесь, игрок бейсбольной команды мешает салат, Молли грызет ногти, мы говорим о Поле Дени, о юном поэте, которого ждет славное будущее, говорим о моем любовнике…» Она вздрогнула всем телом. Никогда даже про себя она не думала, что у нее есть любовник.

— Не надо причинять ему боль, — повторил Арчи. — Поль стоит больше, чем все эти люди с площади Пигаль, вместе взятые. Он еще не знает себя. И все принимает до ужаса всерьез. Хотя никогда не показывает вида. Он считает, что с вами у него тоже все всерьез… Если вы его бросите, для него это будет ужасный удар…

Молли убирала грязные тарелки, ставила чистые. Чтобы подать десерт, ей пришлось чуть ли не ползать — варенье оказалось под шкафчиком, а яблоки раскатились по всему полу. Береника нагнулась и взяла яблоко.

— Как же вы предлагаете мне поступить? — спросила она, не подымая глаз. — Ведь это не может длиться вечно… Я ему ничего не обещала…

— Вы отлично знаете, мадам, что дело не в этом…

Слово «мадам» он произнес с чисто американской напыщенностью и для вящей выразительности нагнулся вперед всем телом. Арчи обладал незаурядным талантом в такой области, как очистка яблок, он срезал с яблока тоненький слой кожицы, она падала на тарелку нигде не нарушенной спиралью. Яблоки он закусывал сыром. Сыром горгонцола, почти голубоватого оттенка. Он залпом выпил стакан вина.

— У Поля есть друзья, — сказала Береника. — Он не создан для деревенской жизни. Ему необходимо читать журналы, все выходящие в Париже журналы; ему необходимо негодовать по поводу стихов, которые ему не по душе, по поводу людей, у которых не такой нос, как у него, необходимо изобретать моды, непризнанные книги, нелепых героев. Он любит играть на рояле, любит галстуки и кино. Он весьма и весьма чувствителен к лести, легко верит, что женщины от него без ума. Через минуту он уже забывает причину своих недавних слез потому, что его слишком многое интересует. Он мог бы со всей страстью заниматься даже политикой. А я для него лишь эпизод…

— Не надо думать так!