Орельен. Том 2

Нога зажила окончательно. Барбентан уехал в Биарриц. Девочки за это время очень подросли. Их мать ходила с отсутствующим, томным видом, словно во сне. В казино шла крупная игра, и Эдмону везло. За игорными столами появлялась великолепная Диана де Неттанкур, и обязательно неподалеку оказывался Шельцер. Диану часто видели с одним тореадором, пошли сплетни. Неожиданно как снег на голову свалилась Роза. Она сняла себе комнату в Сен-Жан-де-Люс. Когда Роза узнала, что Эдмон играет в казино, она ужасно рассердилась.

— Отказываешь мне в театре, а сам бросаешь деньги на ветер. Рогоносцам, как известно, везет. Но я тут ни при чем!

Он прожил с ней неделю в Сен-Жан-де-Люс. Бланшетту решительно ничто не интересовало. Но здесь, в Сен-Жане, такая толчея! Того гляди раздавят! И потом под самым боком Испания, — уж очень заманчиво. Временами Роза впадала в барресизм…[31] Страна басков — это, конечно, очень мило, но, но… Разве Толедо тебе не улыбается? А в Толедо она пилила Эдмона за театр «Жимназ».

— Ты посмотри, что мне пишут, нет, ты только посмотри! Куча неприятностей: Пальмед, запрос о компании таксомоторов и еще черт-те что!

— Я не деловая женщина, — отрезала Роза. — И в таких вопросах не разбираюсь.

Затем они отправились в Андалузию. В первых числах октября, когда они приехали в Кордову, над улицами еще были натянуты тенты, стояли восхитительно жаркие дни. Вечерами в воздухе разливалась чисто мексиканская нега, упоительно пахли апельсиновые деревья в цвету, невидимые сады добавляли свою романтическую ноту, у оконных решеток млели кавалеры, за окном угадывалось личико милой, а за ней в двух шагах торчала дуэнья.

— Вот если бы все уладилось с «Жимназ», я была бы по-настоящему счастлива, — говорила Роза.

Вдруг Эдмона телеграммой вызвали в Париж: Бланшетта требовала развода.

— Что это с ней стряслось? Ничего, все уладится. Оставайся здесь, если тебе угодно, а я лечу.

— Как это грустно! Мне так хотелось побывать в Кадиксе. И в Севилье тоже. Я тебе тысячи раз говорила, что твоя жена — самая обыкновенная мещанка… Хорошенькое будет дело, если она нас бросит…

— Говорю тебе, я все улажу.

— Не забывай о «Жимназ»!

Только сейчас и заботы, что ее «Жимназ». У Эдмона создалось впечатление, что именно «Жимназ» явился последней каплей, переполнившей чашу. Откуда Бланшетта пронюхала об его планах с театром? Она не только требовала развода, но и обследования дел под предлогом защиты интересов детей. И какая притворщица! Сидела в Биаррице с таким видом, точно ей на все наплевать, а сама, как вам это понравится, пустила по его следу сыщиков. В Сен-Жан-де-Люс он платил по счетам госпожи Мельроз, поселился с ней рядом, имелись показания прислуги. А в Швеции он не был? Да и в Испании их видели вдвоем. Ну и стерва эта Бланшетта! Будто только сейчас узнала… Ясно, трясется за свои денежки.

— Уж слишком вы себя неосторожно вели, — сказал Эдмону адвокат.

Барбентан бросился к своему отцу. Отдает ли себе отчет господин министр, какую шумиху подымут газеты, если дело с разводом будет предано огласке? А тут еще таксомоторы и налоговая ревизия, начатая в связи с этими идиотскими требованиями мелких держателей акций, и Пальмед.

— Причем тут Пальмед? — удивился сенатор.

— Да как же так, я тебе тысячи раз объяснял…

— Пальмед, сынок, это партия… На последнем конгрессе мы голосовали с ним вместе за одного кандидата. Среди радикалов не принято рыть друг другу яму.

Поди после этого говори с ним! Но особенно бесила его превосходительство скверная работа полиции: Бланшетта требует развода, и хоть бы кто-нибудь предупредил об этом обстоятельстве сенатора.

— Я буду жаловаться в министерство внутренних дел. Кстати, как поживает мадам Мельроз?

Черт побери! Эдмон совсем забыл об их «Косметическом институте»! Если, не дай бог, поднимут еще и эту историю…

— Не забудь, что ты председатель административного совета…

Отец пожал плечами. Он непременно поговорит с Пуанкаре.

В довершение бед, Адриена не оказалось в Париже. Улица Пилле-Виль представляет осенью весьма мрачное зрелище. Симоно тоже был не на высоте. Спору нет, образцовый работник, что называется свой человек. Но в чрезвычайных обстоятельствах требуются иные качества и первым долгом — инициатива. В конторе царило уныние, не предвещавшее ничего хорошего. Мадемуазель Мари ходила с заплаканными глазами. Эдмон никак не мог разобраться во всей этой писанине. Хоть уверен по крайней мере Симоно, что нельзя будет обнаружить следов прошлогодней операции? Но Симоно ни в чем не был уверен. Не забыть бы еще «Институт Мельроз»… И необходимо как можно скорее повидаться с Мэри, с Лертилуа и с Розиным художником, с этим, как его. Амберьо.