Орел нападает

— Заботился? Прости, но это звучит как пустые слова. Ты бы, значит, заботился, а я бы всецело зависела от твоей милости. Оторванная от родного гнезда, одна в чужом мире! Нет уж, спасибо, мне тут все же привычней. Я, как-никак, дочь икенских земель. А ты римлянин. У тебя свои цели, свой путь, чем-то даже привлекательный и для других. У вас ведь иной размах, чем у нас. Вот почему я выучила латынь. Не скрою, мне нравятся ваши манеры. Скажу даже больше, мне нравится ощущать в себе Рим… Эй, ты о чем вдруг подумал? Я не сказала ничего непристойного.

Тон Боадики был строг, но и она, и центурион уже улыбались. Потом Макрон поднял свою загрубевшую от меча, мозолистую солдатскую руку и прикоснулся к щеке девушки, дивясь нежности ее кожи. Боадика не двигалась. Затем ее губы словно сами собой приникли к кончикам его пальцев. Он медленно потянулся к ней…

Снаружи послышалась чья-то тяжелая поступь. Кожаный полог, завешивающий вход, отлетел в сторону, и Боадика с Макроном будто ошпаренные отпрянули друг от друга. Римлянин принялся лихорадочно ломать сухие веточки и совать их икенке, которая снова взялась складывать костерок. Появившаяся в проеме фигура загородила свет. Темный силуэт, нагнавший на парочку страху, мог принадлежать только одному человеку.

— Празутаг?

— Да.

Великан шагнул в хижину, волоча за собой тушу небольшого оленя. Лицо воина было бесстрастным, но глаза его блеснули так, словно он успел оценить ситуацию и нашел ее весьма забавной.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Все следующие пять дней путники продвигались в глубь страны дуротригов. Ехали, придерживаясь хоженых троп, но исключительно по ночам, а ближе к утру прятались в глухомани. Празутаг казался неутомимым. Он никогда не спал долее трех часов кряду и планировал каждый ночной переход так, чтобы встать на дневку неподалеку от какого-нибудь селения. До полудня воин позволял себе отдохнуть, а потом отправлялся на разведку. Возможно, он и впрямь старался что-нибудь разузнать о местоположении римских заложников, но пока что ему не везло. Возвращался великан к сумеркам и непременно приносил с собой мясо, которое остальные готовили на маленьком костерке, тесно сгрудившись вокруг него, чтобы, во-первых, скрыть от чужих взоров пламя, а во-вторых, хоть немного согреться.

Поев, они тушили костер и следовали за Празутагом, который с огромными предосторожностями вел их даже по необжитой территории, а уж каждый крохотный хуторок или тем паче поселение в три двора и вовсе огибал за полмили. Частенько им приходилось останавливаться и замирать, пока икен не убеждался, что впереди все чисто. Задолго до света Празутаг уводил своих подопечных с тропы в ближайший лес, причем не унимался до тех пор, пока не затаскивал их в самую непролазную чащу, куда уж точно никто не мог сунуться, и только тогда давал приказ отдыхать. Там, укрывшись плащами и попонами лошадей, путники кое-как засыпали. Не все, разумеется. Кто-то нес караул.

Катона, самого молодого и худого, холод донимал больше, чем прочих, поэтому сон его был прерывистым, беспокойным. На второй день начались заморозки, и от промерзшей земли повеяло такой стужей, что у него коченели конечности, их требовалось потом растирать.

На пятый день к заморозку добавился промозглый туман. Празутаг, как обычно, к полудню покинул стоянку и отправился на разведку, а двое римлян и Боадика, ожидая, что он вернется если и не со сведениями, то хоть с добычей, принялись сооружать небольшое кострище. Задул легкий ветерок, пришлось обложить кучку хвороста дерном. Катон, собиравший валежник, непрерывно тер озябшие непослушные руки.

Собрав охапку, достаточную для длительного поддержания слабенького огня, он тяжело опустил ее наземь между Боадикой и центурионом, сидевшими друг против друга, потом сел сам. Некоторое время все молчали. Ветер усиливался, он трепал гривы лошадей и пони, заставляя людей плотнее кутаться в плащи. До рокового, назначенного друидами срока оставалось пятнадцать дней, и молодой оптион сомневался в том, что маленькому отряду удастся провести их хоть с каким-либо толком. Даже если они обнаружат заложников, проку в том будет мало, ведь у них нет возможности выручить бедолаг. Ни малейшей. Пробираться пять ночей кряду по вражеской территории, постоянно держаться настороже и трястись от каждого шороха — это не шутка. Это способно вынуть все силы даже из очень крепкого молодца. Что до Катона, то он, например, совсем не уверен, что сможет выдержать дальнейшую гонку. Холод, грязь, телесное и душевное напряжение довели его до предела. Тут впору не вызволять кого-то, а думать, как выкарабкаться самому. Дурацкое состояние. И затея дурацкая. Она ему еще аукнется, вон как мрачно смотрит Макрон. Видимо, предвкушает, какую славную выволочку он задаст своему оптиону по возвращении в лагерь Второго. Только состоится ли это вот возвращение — огромный вопрос.

Небо, проглядывавшее сквозь мешанину черных ветвей, начало понемногу тускнеть, а Празутаг все не шел. Первой не выдержала Боадика. Она поднялась на ноги и со вздохом потянулась.