Орел нападает

Макрон похолодел от обиды, негодуя в первую очередь на себя и на то, что позволил этой девчонке полностью завладеть его сердцем. Можно представить, как хохотали бы за вином другие центурионы, стань им известно, что кто-то из них сохнет по туземной красотке. Спать с дикарками — это одно, но испытывать к ним какие-то там чувства — совсем другое. До недавнего времени он сам считал все амурные нежности «хреновой чепухой». Макрону вдруг вспомнилось, как он поучал Катона не церемониться «с этим бабьем», когда тот по уши втюрился в смазливую взбалмошную рабыню. В Лавинию. Но то была наивная, юношеская влюбленность, вполне естественная для человека, еще не столкнувшегося со всей неприглядностью многих сторон взрослой жизни. Но ему-то, Макрону, уже тридцать пять. Он на десять лет старше Боадики. Да, конечно, люди строят серьезные отношения и при большей разнице в возрасте, но обычно молва подвергает осмеянию и презрению идущих на это мужчин. А вот завести молоденькую милашку вроде бы даже почетно. Макрон поджал губы и покачал головой. Вот он и распускал хвост перед местной красавицей. Ему, видно, льстило, что та моложе его. А копнуть глубже, так он, Макрон, мало чем отличается от старых слюнявых развратников, денно и нощно слоняющихся возле Большого цирка [2]и тешащих с малолетками свою похоть. Эта мысль обожгла его стыдом, и он невольно поежился.

— Итак, они запретили тебе со мной видеться?

Боадика кивнула.

— И ты, значит, согласилась?

Она повернулась к нему с горестным выражением на лице.

— А что мне еще оставалось? Они сказали, что если поймают меня с римлянином, то опять изобьют. По мне, так уж лучше смерть, чем побои. Можешь не верить, но это действительно так.

Высказав наболевшее, девушка несколько успокоилась, ее взгляд смягчился.

— Прости, Макрон. Но я должна позаботиться о себе. О своем будущем.

— О твоем будущем? — презрительно скривился Макрон. — Ты имеешь в виду свой брак с Празутагом? Вот уж тут я действительно удивлен. Сама подумай, разве он тебе пара? Как вообще ты могла на это пойти? Я хочу сказать, он ведь совсем не подарок и не очень-то дружит с мозгами.

— Да, на первый взгляд это так. Но Празутаг очень практичен, и у него хорошие виды на будущее. Он икенский принц, у него есть свита, двор и большой дом в Камулодунуме. Соплеменники уважают его. К тому же сейчас он налаживает прочные и полезные отношения с Римом. Ведь если мы добьемся успеха, ваш генерал ему этого не забудет. И, надо думать, отыщет способ выразить свою благодарность.

— Я бы на это особых надежд не возлагал, — проворчал Макрон. Он хорошо знал, насколько короткой бывает память высоких персон, когда им надо «выразить свою благодарность». Способы-то у них под рукой, но, похоже, их не всегда легко «отыскать».

Боадика покосилась на него с любопытством, но, поскольку он не стал пояснять свою мысль, продолжила:

— Спасши знатную римлянку и детишек, Празутаг тут же прославится среди римлян. Он станет известен, как ни один бритт до него. Имя его будет знать каждый римский легионер. А если случится, что вы и впрямь завоюете остров, то уже одно это возвеличит и тех, кто вам в том помогал.

— И их женушек, разумеется?

— Да.

— Понимаю. Да, ты здорово изменилась за месяц. Я едва тебя узнаю.

Боадика, задетая его тоном, отвела глаза. Макрон нимало не сожалел о сказанном, но в то же время он не чувствовал к девушке неприязни и, уязвляя ее, никакого удовольствия не получал. Ему просто очень хотелось вновь пробудить в рассудительной и сразу от этого поскучневшей красавице тот искрометный задор и ту неуемную безоглядную живость, так удивлявшие и восхищавшие его.

— Неужели у тебя и вправду холодная кровь?

— Холодная кровь?

Казалось, сама эта мысль ее удивила.

— Нет, кровь у меня совсем не холодная. Ничуть. Просто такова жизнь. Обладай я, как вы, мужчины, достаточной силой, все вышло бы по-другому. Однако я слабая женщина, и мне остается лишь подчиниться выпавшей на мою долю участи, то есть помалкивать и делать, что говорят. Иного выбора у меня теперь нет.

Последовала пауза, прежде чем Макрон, набравшись смелости, брякнул:

— Но он был у тебя, этот выбор. Ты могла выбрать меня.

Боадика повернулась и уставилась на него:

— Ты что, серьезно?

— Даже более чем, — проворчал Макрон и с болью увидел, что она улыбается.

Но эта улыбка быстро погасла, и девушка отвела взгляд, покачав головой.

— Нет. Об этом не могло быть и речи.

— Почему?

— Я бы не выдержала такой жизни. Меня, во-первых, отвергло бы мое племя и… и потом, кто поручится, что я не наскучила бы тебе? Мне хорошо известен удел брошенных женщин, таскающихся за легионами и копающихся в помоях в ожидании, когда их приберут болезни или неуемное пьянство. Такой судьбы ты мне, что ли, желал бы?

— Разумеется, нет! Ничего похожего. Я бы заботился о тебе.