Орел и Ворон

– Да, честно сказать, знаю я немногое. Слышал, что выбрал место для него и благословил строить наш великий святой Сергий Радонежский и что именно из Борисоглебского монастыря на помощь Димитрию Донскому отправились иноки Пересвет и Ослябя, павшие на поле Куликовом. Пересвет, к слову, отличился и сразил перед битвой могучего татарского батыра Челубея… А большего я и не знаю. Разве что прошлой осенью литовцы взяли Ростов и ограбили Успенский собор, осквернив при этом мощи чудотворцев Леонтия и Исайи: они разрубили раки на куски…

Фон Ронин перебил меня:

– Наверное, вместилища останков святых были отлиты из серебра, а то и золота?

Я пожал плечами:

– Да, скорее всего.

Рейтар понятливо кивнул, и я продолжил свой рассказ:

– Так вот, разграбив город и осквернив святыни, литовские нехристи под началом некоего пана Сушинского осадили и монастырь. Слышал я, что монастырь они также пограбили, но не так страшно, как Успенский собор Ростова. И что беззащитной братии удалось уцелеть только благодаря старцу Иринарху, силой веры своей изумившего воров и, как видно, пристыдившего их…

Себастьян удивленно покачал головой:

– Удивительно! Чтобы такие душегубы – да пристыдились?! Это настоящее чудо!

– То ли еще будет…

До монастырских ворот мы добирались уже в полном молчании – необычно сосредоточенный немец, как мне показалось, довольно сильно разволновался. Что и немудрено – у самого душа в трепет пришла перед встречей со старцем! И хотя сам я ни разу не душегубствовал, убивал лишь только в бою и старался исповедоваться как можно чаще, при любой удобной возможности (ратная стезя такова, что сгинуть можно в любой миг, потому и спешу я раскрыть совершенные грехи перед лицом Господа и свидетельстве священника, в посмертии избегая суда за них), и причащаться, все же меня проняло до костей… Что уж говорить о лютеранине?

Перед тем как открыли нам дверцу в воротах, позволяя попасть за монастырские стены, пришлось выжидать довольно долго, но времена нынче беспокойные, и осторожность братии вполне объяснима. Тем более, учитывая одеяние наше с рейтаром, – вылитые ведь лисовчики! И даже грамоты князя Михаила не переубедили чернецов: а вдруг мы перехватили настоящих гонцов и забрали грамоты?! Пришлось сдать все оружие, включая засапожный нож, прежде чем нас пустили внутрь.

В сумерках я не успел толком разглядеть внутренний двор монастыря. Степенно перекрестившись перед собором Бориса и Глеба и церковью Благовещения, я настоятельно упросил проводить нас с товарищем к прозорливому старцу, объясняя спешку княжьей волей и службой. Тем не менее, пока мы не получили благословения седого как лунь игумена Гермогена, только-только отслужившего всенощную, к старцу нас не пустили. И то пришлось отказываться от трапезы… Может, даже и обидели отказом братию, но когда цель путешествия уже так близка, моченьки терпеть нет никакой!

Но вот наконец и она, келья старца. Небольшая пристройка к крепостной стене, едва ли пять шагов в длину и три в ширину, сложенная из кирпича и укрытая сверху двускатной кровлей… В нетерпении едва ли не бежавший до кельи старца, я в нерешительности замер перед крепкой дверью, сколоченной из трех длинных широких досок…

И только занес я руку, чтобы постучать, из-за двери раздался сильный, глубокий мужской голос:

– Войдите.

Замерший рядом со мной фон Ронин тихо прошептал:

– Он ведь не может же нас видеть, верно?

Я неуверенно пожал плечами:

– Может, слышал шаги и что замерли у двери?

– Заходите!

Нас вновь позвали, и я решительно толкнул дверь, первым оказавшись в келье, едва освященной дрожащим пламенем крошечной лампадки. И тут же замер, испытав вдруг небывалый душевный трепет – словно внутри все захолодело… Да и сам я весь собрался, будто мне тотчас ответ перед князем держать! Все же успев осмотреться, я разглядел грубо сбитый топчан слева и внушительный пень справа от него, уже у дальней от нас стенки, служащий то ли столом, то ли сиденьем для старца. Дальняя стена имеет значительную выемку, в которой нашли свое место святые образа. Увидев их, я тут же истово перекрестился, с удивлением заметив, что позади меня положил на себя крест и лютеранин, до этого самого мгновения при мне не крестившийся. Как кажется, он что-то говорил о своих единоверцах, не признающих икон, а кланяющихся лишь распятию Господа…

И наконец, справа я разглядел среднего роста монаха, к моему удивлению, с совсем еще не седой бородой, то ли русой, то ли и вовсе цвета вороного крыла – в темноте не разберешь. Помимо обычного монашеского одеяния (то есть куколя и аналава, если мне память не изменяет) я с легкой дрожью заметил цепь, тянущуюся от пня к веригам – железным цепям, оплетшим старца и сцепленным на груди огромным крестом… Также на веригах висят и иные железные кресты, и вся это броня легонько звякнула, когда старец шагнул в нашу сторону.

– Заждался я вас, посланцы князя Михаила. Ну, падайте на колени.