Я смотрю вниз и вижу, что все следы от укусов, покрытые кровью, уже затягиваются сами собой. Я поворачиваюсь к зеркалу и осматриваю тело. Кожа гладкая и загорелая, как всегда, даже мазки крови не выглядят чем-то необычным. Я поднимаю подбородок и замечаю два столбика из четырех точек, идущих по горлу. Отметины выглядят старыми, как будто они были там всегда.
Тиллео всегда говорил, что у рабов клинка не должно быть никаких шрамов или опознавательных знаков. Нас исцеляли и отправляли страдать от боли снова и снова. Если от шрама раба клинка невозможно было избавиться, его выгоняли из Приюта.
Я провожу пальцем по идеальным линиям заживших укусов. Они чувствительны, и мурашки бегут по рукам от одного прикосновения. Я почему-то знаю, что они особенные, что они символизируют связь между мной и Риаллом и нашу звериную сущность.
– Не надо никого исцелять, – говорю я и улыбаюсь, когда Риалл подходит ко мне сзади и обнимает меня.
– Что ж, хорошо. Тогда я оставлю вас – и еще раз поздравляю.
Мы оба внимательно прислушиваемся к ее удаляющимся шагам. Они становятся все тише и тише, пока не затихают вовсе.
– Замки, – объявляю я, принимаясь наводить порядок в купальне, чтобы мы могли заняться беспорядком, который размазан по нашим телам и вытекает из разных мест. – Первым делом нужно навесить замки на все двери в этом замке. Нет, это второе, – поправляюсь я, вспоминая, что в подземелье нас ждет призрак. – Замки – это второе. Первым делом нужно наконец-то получить ответы на вопросы о том, почему эти уроды с железными кинжалами так похожи на меня.
– Ты скучный тактик, – поддразнивает Риалл. – Замки и ответы, да-да.
– Ответы и замки, – говорю я, улыбаясь его дразнящей ухмылке.
Он крепко обнимает меня и прижимается губами к моему уху.
– Как насчет киски и члена еще раз перед ответами и замками?
Я смеюсь и вздыхаю, как будто он слишком многого хочет, но моя улыбка становится ярче, когда его ореховый взгляд темнеет от желания.
– Киска и член действительно должны быть первыми в списке дел – в любое время, – соглашаюсь я.
– Это естественный порядок вещей. Кто мы такие, чтобы идти против природы? – заговорщически шепчет он.
Я смеюсь, и он поднимает меня на руки, я обвиваю ноги вокруг его торса, как жадный хищный зверь.
– Да, против природы не попрешь, – добавляю я, и наши губы встречаются в медленном и чувственном поцелуе.
И я бы не стала спорить с природой сейчас – даже если бы могла. Потому что все просто идеально.
52
Верус смотрит на меня, в его взгляде застыли ненависть и гнев. Он изо всех сил пытается не глотать настойку корня белены, которую я только что влил ему в рот. Он дергается и борется, пытаясь вырваться из пут и моих рук, но моя хватка на его челюсти и носу не ослабевает. Мы оба знаем, что это лишь вопрос времени – как и раньше, когда я заставлял его пить эту дрянь.
Его сила воли в борьбе с неизбежным впечатлила бы меня, если бы вся ситуация так меня не раздражала. Прошло уже четыре дня – на два дня больше, чем я рассчитывал, но мы делаем успехи. Вчера мы наконец-то узнали его имя – шаг, который, казалось, почти сломил фейри, но он остался тверд в своей решимости молчать. Но он сломается – мы почти у цели.
Судя по отвращению, светящемуся сейчас в его серебряных глазах, сегодня, похоже, наконец наступит тот решающий момент. Обычно настоящие воины, опытные охотники, всегда собираются перед решающей битвой. И прежде чем сломаться, они бьются изо всех сил.
Чего Верус не знает, так это того, что я люблю наблюдать за этой последней битвой больше, чем за тем, как фейри передо мной сдается. Конечно, момент, когда из пленника выливается наконец вся информация, которую мы так хотели получить, захватывает. Но встретиться с таким вот воином лицом к лицу и победить – вот что по-настоящему питает мою душу.
У Веруса перехватывает горло, и он закрывает глаза в знак поражения, снова открывает их и смотрит на меня яростным взглядом.
Я отпускаю его челюсть и нос, и он делает глубокий отчаянный вдох. Он покашливает, и я, хмурясь, смотрю на обреченного воина. Затем дергаю за рычаги приспособления, к которому он привязан, и перевожу его из лежачего положения в сидячее.
– Если тебя вырвет, я снова открою твой рот и вновь волью эту штуку в тебя, как в прошлый раз, – предупреждаю я. – И я с удовольствием сделаю это столько раз, сколько понадобится, чтобы настойка наконец осталась в тебе.
Верус презрительно кривит губы. Он ничего не отвечает, но и не отхаркивает раствор, от которого ему становится все труднее держать рот на замке, а свои секреты – при себе.
– На чем мы остановились? – спрашиваю я рассеянно и перевожу взгляд на Курио.