Опыты

Камера воспарила ввысь, видимо, на кране, и дала панораму. Половина деревенских изб были загорожены обширным рекламным щитом Кока-Колы с ожиревшим пьющим Солнцем. Посередине улицы красными плюшевыми колбасами на золочёных столбиках был выгорожен широкий, устланный ковровой дорожкой проход, одним концом ведший на мостки, а другим — за границы кадра. За ограждением слитными кучками стояли торжественно подтянутые советники и приближённые, послы — некоторые в парадных дипломатических мундирах с чёрной ленточкой на рукаве. Тут же случайно прогуливались какие-то квадратные люди в чёрных костюмах и тоже с непокрытыми головами — явные охранники. Такие же люди невзначай выглядывали из окошек изб вперемешку с заинтересованными бабуськами в платочках — аборигенками. Непрезентабельных пьющих аборигенов, видимо, временно изолировали — в эстетических целях.

Ближе к воде стояла толпа операторов, сине блестящая могучими линзами. Ещё три утлых резиновых лодочки с телевизионщиками весело кружились в водоворотиках на заводи, пытаясь совладать с течением и уплыть из кадра. Через несколько минут это им удалось, и они скрылись вверх по реке. По тёмной воде медленно проплыло одинокое маленькое весло. Тихонько пели какие-то ностальгические русофильские дрозды. Я заметил, что изо ртов публики валит пар — наверное, они там здорово мёрзли в своих чёрных костюмчиках. Интересно, а буфет у них там есть? Где-нибудь на заднем дворе…

Ещё через пару минут торжественного молчания по толпе пронёсся тихий вздох, и камера отвернулась от реки. В начале ковровой дорожки стоял президент, только что вылезший из сверкающего лимузина с изрядно запачканными колёсами.

Другая камера дала ближний план и показала, как две сверкающие сахарные девочки с черными бантами в косах подносят президенту огромный букет ослепительно белых хризантем. Борис Николаевич с доброй улыбкой попытался погладить одну из них по головке, но она ловко увернулась, и обе сияюще устрекотали прочь. За отъехавшим лимузином обнаружился оранжевый ПАЗик, из которого выгружались домочадцы президента — человек двадцать.

Включилась другая камера: президент шёл вдоль длинной череды советников, крепко, с чувством пожимал им руки, давал какие-то последние наставления. Хризантемы у него уже кто-то забрал. За ним слитным табунчиком следовали притихшие родные и близкие.

Минут через пять он дошёл до начала мостков и остановился. Дали крупный план. Борис Николаевич с задумчивым лицом стоял на фоне серебряной ленты реки, петляющей между пожелтелыми полями. Клин журавлей тянулся к Югу, и ветер развевал седые волосы президента. Он задумчиво приглаживал их ладонью, глядя в осеннюю даль.

Наконец, он выдохнул, атлетически разбежался по скрипящим дощатым мосткам и, оттолкнувшись в конце, тяжёлой рыбкой — руки по швам — почти без всплеска ушёл в воду. Не успели волны сомкнуться над могучим телом, как домочадцы разом сорвались с места, с дробным топотом пронеслись по тем же мосткам и градом посыпались в тёмные воды. Одна голова ещё секунд десять помаячила среди пенных разводов, но вот и она скрылась в глубине — я так и не понял, кто это был.

Река успокоилась, пену унесло по течению и кадр сменился: на опустевшем берегу стоял огромный телохранитель в чёрном костюме с букетом белоснежных хризантем в мощных руках. Крупная слеза скатилась из-под тёмных очков по его непроницаемому лицу. Тихо и печально заиграл Шопен.

— Д-да… — Сказал я, кашлянув, и закурил. Какое-то время мы в молчании — даже Колюня не прыгал на диване — пили чай. Наконец, зазвонил телефон. Выйдя в комнату, я взял трубку.

— Алло?

— Привет! Это Воробьёв звонит!

— А! Привет! — С радостным облегчением воскликнул я. — Ты чего?

— Слушай, ты не против, если я сейчас к тебе приду?

— Давай-давай, заходи!

Я почему-то вспомнил, как в день смерти Брежнева папа позвонил нам с работы и сказал маме: «Ничего страшного, но если будет воздушная тревога, в метро не бегите, оно не спасёт…»

— Захватить что-нибудь?

— Да нет… Хотя… Чаю и сахарку захвати!

— Ну ладно. Где-то через час, наверное, буду.

— Давай!

Я положил трубку. На душе у меня стало светло и покойно. За окном в солнечных лучах пролетел вертолёт.

1997

Религиозный опыт

— Ты знаешь, что «Вадим» на санскрите означает «туман»?

— Да? Здорово! — Сказал Вадим и запоздало пожал мне руку. — Привет.

— Классно! Вычитал сегодня в одной книжке.

— Книжка про индийского Вадима?

— Нет. Про Есенина и Маяковского.