Опыты

— Да, есть такой момент. — Согласился я, и мы зашагали далее. У подземного перехода о чём-то тихо спорили три яростно жестикулирующих грузина. И едва мы миновали эту троицу, как за спинами у нас раздался такой отчаянный вопль, что мы обернулись похолодевшие, ожидая худшего: двое грузин, вцепившись друг в дружку, с боевыми выкриками носились по пятачку перед переходом, нанося удары всеми частями тела. Третий же опасливо выглядывал из-за киоска. Всё вокруг как-то невзначай опустело, лишь мы с Колюней остались нагло глазеть на неистовое побоище. Впрочем, уже через полминуты бойцы утомились, и жизнь снова вошла в привычное русло. Грузин из-за киоска присоединился к беседующим товарищам, и все трое многозначительно поглядели в нашу сторону, так что мы мгновенно приняли прогуливающийся вид и поспешно угуляли прочь.

Метров пятьдесят мы шли молча, и в мире, казалось, всё было спокойно. Внутри меня всё хихикало. Миновав хлебную палатку, я вдруг понял, чего мне в жизни не хватает.

— Погоди секунду! — Остановил я Колюню, и рысцой вернулся к хлебному окошку за бубликом: последних денег как раз на него и хватало. Сжав в руках тёплое сдобное тельце, я простил миру ещё пару его мерзостей. Мы продолжили шествие.

— Это здорово! — Порадовался Колюня. — Специально ведь вернулся, и не пива там какого-нибудь, а бублик себе купил!

Я скромно потупился и попытался было придумать что-нибудь остроумное в ответ, но тут, уже у самого перехода на нашу сторону, увидал у себя под ногами копошащуюся на земле старушку. Две других помогали ей подняться. Проследив по разлетевшимся шапке, палке и кочанам капусты траекторию бабушкиного полёта, я увидал в её начале тянущийся по земле провод, питавший маленькую холодильную витрину. Стоявшая за ней продавщица храбро отбивалась от гневных пенсионерок:

— А шо? А шо? Смотреть надо, где ходют!

Колюня переступил через провод, подчёркнуто высоко поднимая ноги, я же перепрыгнул с разбегу. Уже на другой стороне улицы господин Харитонович иронически подытожили:

— Своим поведением мы сегодня нажили себе кучу врагов.

— Да уж. Но какое конкретное гетто!

— Когда мы в следующий раз здесь появимся, нас линчуют.

— Это точно. Приколотят к рекламному щиту и подожгут!

Я впился зубами в щедро оснащённый маком бок бублика и понял: вот оно!.. Да, мир вовсе не такая плохая штука, как оно кажется с утра. Кайф.

Опыт наблюдения политики

Будильник у меня всегда звонит рано, когда бы то ни было. Доказательством тому то, что встаю я всегда где-то через полчаса после звонка, матерюсь и куда-нибудь опаздываю.

Поэтому я завёл маленькую стайку будильников, а именно три, и если собираюсь куда-нибудь рано вставать, то с вечера ставлю те из них, что удалось отловить по квартире, ставлю с разницей в полчаса. Первый будильник я отправляю в нокаут не просыпаясь, даже если он стоит где-нибудь на шкафу, и ещё полчаса нахожусь в тяжёлом бреду на грани там и тут, до второго будильника, который тихонько и опасливо приводит-таки меня в чувство.

На этот раз я просто решил проснуться пораньше — слишком давно я уже этого не делал за гнилостью жизни. Дай-ка, думаю, хоть раз погляжу, что это такое — утро.

Утро оказалось хмурой штукой. После первого же звонка попёрла какая-то оголтелая жеребятина о том, что сразу за окружной, налево от шоссе, — там, где родник, — стоит сарайчик, во сне именовавшийся «балок», и мы в компании различных, но одинаково тусклых личностей имеем обыкновение собираться там и бадяжить в глиняных горшках чудовищной мерзости варево, напоминающее манную кашу на глинозёме, но воняющую просто-таки непристойно, и пока мы этого обыкновения придерживаемся, нам гарантировано бессмертие. А после варки превращаемся во всяких кадавров.

И вот, сидим мы так, в десяти метрах от нас шумит поток машин, едущих в Москву, кругом котелки с незадавшимся варевом — вроде горшков с детской неожиданностью, в центре же булькает варево задавшееся — и потому балок отрезан от мира непроницаемым серым куполом с грязными разводами, а сами мы вроде бледных сизых жаб, но со складками типа бульдожьих и размером того бульдога поболее — сидим и лупаем глазами.

— Нет, — говорю я своим товарищам, — так нельзя.

Встаю, сую ноги в тапки и иду куда-то, а они провожают меня деревянными глазками. И уже на полпути туда понимаю, что приснилось всё это, скорее всего, из-за неутолённой малой нужды, а посему иду я, видимо, в туалет.

Всё оказалось в точности так. Уже через минуту я стоял в ванной комнате и, глядя в зеркало, оттягивал кожу на лице. Ванная, зеркало и лицо требовали влажной уборки. Я сделал судорожное усилие взбодриться, и дверной звонок застал меня уже за вялым жеванием зубной щётки.

Я смутно удивился проходимости домофона, — обычно гости сначала по нему звонили, — и пошёл открывать. Выйдя в коридор, я осведомился:

— В-в-ву? — И вынул щётку изо рта.

— Колюня! — Издевательски донеслось из-за двери. И неприятно бодро для девяти утра. Впрочем, Колюня — это всегда издевательски и бодро.