Опыт физической метафизики

Тем самым я свои рассуждения об алхимической мысли завершаю противопоставлением: единственно, что можно противопоставить алхимической мысли, - это мысль эмпирическую и негуманистическую, то есть не обожествляющую человека, потому что, как вы сами понимаете, в социальной алхимии в существенной мере содержится элемент обожествления человека, то есть помещение человека на место других, воображаемых, кстати, существ, а именно Бога и так далее, которым, символически приписываются те качества, которые человеку не могут быть приписаны. Но когда существует алхимия во втором своем виде, а именно в виде господства несуществования, то это есть паракультурная религия, или парарелигия (то есть все то же самое, но в еще худшем виде, потому что без культуры, то есть без техники духовной жизни). Повторяю, когда мы имеем господство этого несуществования, мы имеем парарелигиозное общество. Я приведу один из блестящих примеров алхимии. «Инженеры человеческих душ» — это совершенно алхимическая мысль. Здесь невольно возникает представление о душе как о том, что делается лабораторно, что можно выпарить в реторте. Или другая чистая алхимия — «новый человек» (представление о новом человеке, которое проходит через всю радикальную мысль конца XIX и начала XX века), в самом словосочетании содержится признание в алхимическом происхождении этого понятийного и символического образования: «новый человек» — значит вывести, создать нового человека.

Мераб Мамардашвили

ПИСЬМО МЕРАБУ МАМАРДАШВИЛИ [55]

Луи Альтюссер 

[16 января 1978]

Мой дорогой Мераб, в сегодняшней почте - твое письмо и восхитительное монисто. Очень тронут. Был и твой звонок и новости о тебе, переданные разными знакомыми, в том числе и Анни[56], которую я видел один раз после очень долгого перерыва (она продолжает носиться, но по иным землям), они говорят, что у тебя все «хорошо». Я не вполне доверяю тому, что исходит от третьих лиц, но я тебя достаточно хорошо знаю и поэтому допускаю, что все это может быть правдой, хотя все признаки говорят о другом и твои друзья, насколько я себе представляю, уезжают. На этот раз узнаю о тебе из первых рук. Разумеется, мне хотелось бы видеть и слышать тебя, но, имев возможность наблюдать это una volta[57] мельком[58], я уже достаточно хорошо себе представляю, что там должно происходить вокруг тебя. Ты знаешь, что, как когда- то «слоны заразны»[59], сегодня все передается, занавесы[60] ничему не препятствуют, меняются лишь формы - они же могут иметь большое значение, поскольку либо пропускают, либо безжалостно блокируют. Я не раз размышлял над твоими словами «Я остаюсь, поскольку именно здесь можно видеть обнаженную суть вещей». Долг интеллекта, за который приходится дорого заплатить. Не остаться - значит тоже дорого заплатить, судя по тем, кто уехал и кого я видел. Довольно дорого, но в другом смысле. И мало кто из них может выдержать повсеместное давление со стороны сил, которые стремятся выставить их как «детей волков», от которых ожидают рассказов о нравах лесных жителей. Возможно, ты слышал о «конференции», организованной «II Manifesto»[61] в Венеции и посвященной так называемой «постреволюционной» ситуации[62]. Ну и придумали же термин! Я поехал туда, чтобы «подискутировать», но все свелось к выступлениям, начатым эмигрантами, продолженным профсоюзными деятелями и политиками, в какой-то момент мне тоже пришлось выступить, раз уж я там находился и это было известно (неприятности, связанные с «известностью» — ты знаешь это словечко Гейне об одном из своих врагов: «X, известный своей известностью») - так что я лишь произнес нечто вроде проповеди, которую присоединяю к этому письму. Ее можно было бы цинично назвать «мораль истории[63]или моральный дух истории»[64]. Суди сам: какова мораль, таков и моральный дух[65]. Разумеется, есть «эффекты» стечения обстоятельств и моды (для тех, кто их использует), но известно, что стечение обстоятельств, как и журавли, улетает, даже если летит[66]низко (в отличие от журавлей)[67], но дело не только в этом, а в том, что пришло время платить по счету. Неважно, кто это сделает, в крайнем случае — никто, но настанет день, когда незамечаемые маленькие счета предстанут длинным списком: и, как правило, платить придется не тем, кто тратил, а несчастным типам, вроде нас с тобой (и многим другим, еще более потерянным). Поскольку всякий счет есть либо ошибка, либо подделка, необходим пересчет, но сначала его надо принять к оплате: и все это в ситуации беспрецедентного политического и теоретического дерьма (если не хуже) особого свойства — не вляпаться в него невозможно. В любом случае приходится платить и за себя (что самой собой разумеется), и за других, да еще каких Других!