Опыт борьбы с удушьем

Хлеб, сухари, сушки, потому что хлеб здесь не обычный, какой продается в магазинах. Нам дают спецвыпечку, которую пекут в тюрьме те же зэки. Из чего, сказать не могу, но не из муки точно. Тюремный хлеб – это клейкая масса, пластилин в корке. Мякиш можно бросить об стену, и он приклеится. Есть можно только корку – она более или менее пропеченная, – да и то от сильного голода.

Бульонные кубики – их можно добавить в пресную кашу, которая здесь основное блюдо, тогда вполне съедобно. Овощи, фрукты – столько, сколько можно, по максимуму. Зелень: петрушка, укроп – обязательно. Колбаса сырокопченая, она может храниться. Сахар не пропускают, чтобы зэки брагу не гнали. Вместо него шоколад и конфеты, хорошие, дорогие, и простые карамельные. С карамельками здесь любят чифирь пить. Кофе, чай, сигареты».

С утра отправились в тюрьму. Они выехали на широкую гранитную набережную вдоль Куры, рассекающей Тбилиси на правый и левый берег. Погруженная в свои невеселые мысли, Женя не обратила внимания на красоту открывшегося перед ними вида – в водах зажатой между высокими скалами Куры отражались стены крепости Нарикала и сурового древнего Мехетского храма. Впереди возвышалась гора Мтацминда, виднелись купола Сионского собора. Реваз искоса поглядывал на Женю, ожидая от нее реакции, но она уставилась в одну точку впереди себя, на огромную конную статую мужчины в доспехах с поднятой рукой, и молчала.

– Это Вахтанг Горгасали – основатель Тбилиси. Руку поднял, да? Мы в Тбилиси шутим, что это он указывает водителям, что надо быть осторожнее на повороте. Ты же знаешь, как грузины водят, обеими руками жестикулируют, смотрят на собеседника или на красивых женщин в других машинах. А на дорогу зачем смотреть, да? Я не такой, я очень аккуратно вожу. А на том месте, где сейчас Горгасали стоит, раньше стоял Метехтский замок, главная тюрьма в Тбилиси. Но ты знаешь, в Грузии в начале века было так много революционеров, что они уже все в замок не помещались, и тогда один богатый промышленник подарил царю Николаю под новую тюрьму два корпуса своей фабрики в районе Ортачала. Туда перевели всех революционеров. А потом пришли большевики, конфисковали Ортачала и стали туда сажать врагов народа, и среди них этого человека, что царю тюрьму подарил.

В Ортачала Женя должна была встретиться с начальником тюрьмы. Для организации этой встречи были задействованы все связи, Реваз беспрерывно переговаривался по телефону, люди приходили и уходили, и, наконец, время аудиенции было назначено. Женя не до конца понимала, зачем ей надо встречаться с начальником тюрьмы, что именно ему говорить, тем более что с Севой она все равно увидеться не сможет – пока шло следствие, свидания с заключенными были строжайше запрещены. Но грузины настаивали, говорили, что это важно для Севы, так как может помочь облегчить ему режим содержания и она, конечно, согласилась. В конце концов, что значат ее сомнения, страхи, ощущение неловкости от того, что ее водят на помочах как маленькую девочку, по сравнению с тем, что происходит с Севой? Если есть хотя бы один шанс, что она может ему помочь, она это сделает. Реваз старался отвлечь ее от мрачных мыслей и говорил не умолкая.

– Я вырос здесь, в Старом городе. Тогда во всем Тбилиси был только один мост через реку – старый Метехтский. Два раза в год по нему перегоняли стада овец: осенью с горных пастбищ на равнинные и весной обратно. Ты представь себе: три дня по мосту идут овцы, движение замирает, невозможно перебраться на другой берег. До сих пор помню крики пастухов, лай овчарок, блеяние овец. Потом несколько дней по улицам ходить было нельзя из-за овечьего навоза.

Они свернули с набережной, оставив позади большой запущенный парк, и петляли теперь по круто взбирающимся в гору узким улочкам, вымощенным булыжником. Дорога вся была в ухабах и ямах, машину трясло.

– Видишь, совсем другой город пошел. Это мы въехали в район Ортачала. Тюрьма почему называется Ортачала? По имени района. Здесь голытьба живет, одни курды. Они наверняка камни из мостовой выковыривают и к себе домой уносят. Черт бы их побрал, этих курдов! С каждым годом их все больше становится, в каждой семье по десять детей. Честное слово, они даже хуже армян!