Опыт борьбы с удушьем

Новую тему Сева себе не нашел, да и не пытался, ни черта не делал и вообще продолжать работать в институте, где у него украли идею, не хотел. Он исправно приходил на работу и целыми днями читал научную литературу. К концу года стало понятно, что в Институте океанологии он не останется. У него было два варианта – идти в Институт физической химии, куда его звала Булатова, или переходить в лабораторию к доктору наук Лурье в Институт экспериментальной биологии. На работы Лурье по генетике он наткнулся, читая журналы, и пошел к нему в институт проверить, чем занимается его лаборатория. В лаборатории было чем заняться, и сам Лурье ему сразу понравился – крупный ученый и нормальный мужик. Сева показал ему свой диплом, и тот был готов взять его к себе. Но Сева сомневался: Булатова была ведущим специалистом, ее покровительство могло принести ощутимые карьерные выгоды, кроме того, Институт физхимии, как и океанологии, был намного более престижным, чем Институт экспериментальной биологии, долгое время находившийся в упадке из-за систематических гонений на генетику. Но в последние годы он начал возрождаться, и у Лурье в лаборатории можно было заняться по-настоящему интересным делом. Сейчас, когда с океанологией все заглохло, Сева хотел вернуться к своей теме, структуре ДНК.

Все решилось, когда Лурье напросился в гости к ним домой. Сели пить чай. Лурье сказал, что Севины идеи ему понравились.

– Савелий, поймите, там академический институт, все очень долго, медленно. С диссертацией будут трудности. А у меня вы за два года защититесь.

Сева был польщен. Настоящий серьезный ученый, заведующий лабораторией, с огромным количеством печатных работ, приходит к нему домой его уговаривать, хочет взять к себе. Он уволился из Института океанологии и перешел к Лурье.

3

На майские праздники Сева собрался в пансионат на Клязьме.

– Это еще зачем? – удивилась Женя.

– Мы с Маратом всегда туда ездим в мае, еще со второго курса. Там можно найти настоящего клиента и выиграть рублей сто. На сто рублей мы с тобой заживем.

– Ну и что, выиграли хоть раз?

– Не понимаю этого скепсиса в твоем голосе. Да, выиграли – хватило на бутылку портвейна и два плавленых сырка.

Марат Галиулин был старше и больше своих однокурсников и смотрел на них с доброй снисходительностью, как на детей малых. Он постоянно брал академический отпуск, приносил в деканат справку из психдиспансера, где состоял на учете. У него была то ли шизофрения, то ли маниакально-депрессивный психоз. Выглядел он, впрочем, совершенно нормальным, только немного неадекватным и иногда заторможенным. В таких случаях он говорил: «Я под западногерманским», – и крутил пальцем у виска, мол, не приставайте ко мне, ничего не знаю. Семья Марата жила в большой пятикомнатной квартире в Доме на набережной, которую его отец получил как московский корреспондент уфимской газеты «Башкирская правда». Старший брат Марата был дипломатом, другой брат работал на кафедре коллоидной химии на химфаке. Еще у Марата была сестра, которую он мечтал выдать замуж за Севу. Для этой цели он устроил знакомство и смотрины. Увидев сестру, настоящего крокодила, а на крокодилов Сева предпочитал смотреть в зоопарке, а не в своей постели, Сева сказал Марату, что жениться ему пока рано. Сначала он должен закончить учебу и найти работу, чтобы обеспечить семье достойную жизнь. Марат не обиделся, а потом и забыл об этой истории.

Марат постоянно искал «клиентов» для игры в преферанс. Как-то раз он вызвонил Севу к одному перспективному, по его мнению, полотеру.

– У него много денег, точно говорю тебе. Полотеры хорошо зарабатывают, – сказал Марат Севе, когда они встретились у метро и шли по направлению к блочному дому, в котором жил полотер-преферансист.

Сева точно не знал, насколько богат полотер, но помнил, как во времена былого благоденствия, когда был еще жив отец, к ним раз в месяц приходил полотер и натирал их дубовый паркет до зеркального блеска.

Полотер играть не умел и быстро начал проигрывать. Он злился и продолжал игру, проигрывая все больше. В доме у него было хоть шаром покати, он даже чаю гостям не предложил. Но Марат принес с собой бутылку портвейна и водки, а у Севы имелась сигара. Сигары он до этого никогда не курил, поэтому затягивался, как обычно, пока не упал со стула без сознания. Когда пришел в себя, он увидел, что Маратик к этому времени тоже падал со стула от всего выпитого. Ночь закончилась, рассвело, наступило утро, солнце подошло к зениту, они продолжали играть. Куранты по радио пробили двенадцать раз.

– Последнюю партию, и все, – говорил, проигрывая в очередной раз, полотер. Но он снова проигрывал и играл следующую партию.

– Все, больше играть не буду. Я устал. Мы уходим. Пора расплачиваться. – Сева поднялся из-за стола.

– А у меня денег нет, – сказал полотер и посмотрел воровато в угол комнаты.

– Как это ты сел играть, если у тебя денег нет? Такого быть не может, – ответил Сева.

– Нет у меня денег. И потом, что это мы уже закончили? Время всего двенадцать.