Опылители Эдема

Малак вышел из своего кабинета, облаченный в черную мантию и белый парик, его взгляд, окидывавший зал заседаний, был настороженным и властным. Какое-то мгновение он изучал Халдейна с пытливой серьезностью. Халдейн чувствовал, что такой человек не может уснуть за судейским столом.

Когда он опустился в кресло, зрители сели.

Малак дал слово прокурору для предъявления доказательств обвинения.

Казалось, Франц скучал, читая вслух показания Малколма, свидетельствовавшего, что он был уверен в противоправной любовной связи, имевшей место происходить в квартире его родителей, далее приводился адрес; прокурор представил их как вещественное доказательство А, воспринятое не более чем донос, но подтвердившееся последующим дознанием.

Медицинское заключение о состоянии Хиликс он представил как вещественное доказательство В.

Халдейн слушал беспристрастно, пока не началось представление вещественного доказательства С — ленты с записью его и Хиликс голосов, зафиксированных и переданных микрофоном.

Возможно, это было обдуманным деянием Франца, хотя могло быть и результатом технического несовершенства записи, но так или иначе, воспроизведение шло в замедленном темпе, и нервное напряжение его голоса и голоса Хиликс приобрело тональность размеренной расчетливости. Его голос основательно взвешивал приходившие в голову предложения с целью собрать воедино все, что можно предвидеть.

Затоплявшую его разум злобу рассеял шепот Флексона, прозвучавший облегченно и недоверчиво:

— Вы таки обвели вокруг пальца Глендиса, парень. Злосчастный микрофон он даже не предъявляет в качестве доказательства.

Затем он услыхал говорившего нараспев судью.

— Доказательства могут быть приняты. Есть ли у обвиняемого оправдательное возражение?

Флексон поднялся:

— Обвиняемый признает себя виновным, ваша честь.

— Желает ли защита представить прошение ответчика о снисхождении?

— Защита желает, ваша честь.

— Приступайте.

Как первый выступающий в судебном разбирательстве Флексон вышел вперед, став, так, чтобы оказаться лицом и к судье, и к присяжным.

— Ваша честь, господа присяжные...

Сначала он говорил с остановками, как бы на ощупь, словно не был в себе уверен. Он рассказывал о первой встрече в Пойнт-Сю, о случайном стечении обстоятельств, в результате которых Хиликс была приглашена в дом Халдейна его отцом, почитаемым и ныне усопшим членом департамента. Его голос становился все выше, темп речи возрастал, и Флексон превратился в хор древнегреческого театра из одного певца, сплетающего воедино нити клубков жизней Халдейна и Хиликс с неумолимостью рока.

В продолжение остальной части речи голос Флексона обрел самообладание и глубину, и его звучание почти незаметно перемещало логическое ударение на юношу, наивного и непорочного, медленно затягиваемого в водоворот вихрями смертельной опасности, пока, уже погружаясь в него, он не попытался поменять галс, но дело было сделано.

— Преднамеренно? — Голос Флексона прокатился громом негодования и сразу же упал до шелеста дождя в безветренный день. — Не более преднамеренно, высокочтимые господа, чем вспышка утреннего луча солнца в капле росы на лепестке розы.

Халдейн чувствовал, что речь была несколько утрированной, но Флексон играл для невзыскательной публики, и играл хорошо. То там, то здесь раздававшийся треск стенографических аппаратов стал разрастаться, наполняя помещение, но потонул в приглушенном гуле едва сдерживаемых голосов.

Флексон уловил этот гул, и он вдохновил его на более высокую неподдельную патетику заранее отрепетированной риторики; адвокат повел аудиторию за собой. Он создавал о Халдейне благоприятное впечатление, какого не могли бы создать все Хенрики Планеты Земля.

В глубине души Халдейн восхищался адвокатом, хотя желал бы для себя более глубокого и менее артистичного оправдания. Но на этой планете больше не было Кларенсов Дерроузов, и поэтому он аплодировал первенцу поколения Флексонов. Что бы ни дала впоследствии династия Флексона, ее основатель хорошо справлялся со своими обязанностями.

Только один человек в зале оставался равнодушным к аргументации адвоката — Франц. Он читал лежавший перед ним на столе документ, пока его не оторвал от него грохот аплодисментов, которые ознаменовали окончание речи Флексона, но быстро были подавлены судьей, и прокурор поднял взгляд.

Халдейн знал, что аплодисменты не были в порядке вещей, но если реакция зрителей отражает и чувства судьи, ему обеспечена наивысшая степень снисхождения.

— Есть что сказать обвинению?

Франц встал:

— Ваша честь, на основании доказательств, содержащихся в этом заключении присяжных, я снимаю обвинение в геносмешении, выдвинутое против Халдейна IV народом.

Радость Халдейна, повернувшегося к Флексону, подавило оцепенение на лице советника, уставившегося на прокурора.

— Это не хорошо?

— Что говорит защита? — спросил Малак.

В данный момент защита была занята.

— Конечно, это, может быть, и хорошо. Но это в высшей степени необычно, особенно для Франца. Он — коварная птица. Может быть, что-то новое в медицинском заключении.