Опускается ночь

Тихими и решительными шагами Клэр пересекает двор, двигаясь от тени к тени между островками света, падающего от ламп и фонарей. Из кухни, где едят работники, доносятся голоса, говорящие на местном наречии, громкие и насмешливые. Ей приходится несколько раз настойчиво потребовать, чтобы сторож отпер ворота, и ближайшая собака в айе угрожающе рычит. Здесь царит темнота, густая, непроницаемая, в которой скрываются сторожевые псы. Клэр рисует в своем воображении зубы, вонзившиеся в руку Пипа, с легкостью прорезавшие мягкую, податливую кожу и нежную красную плоть. Она вспоминает о Бойде, оставившем ее полуобнаженной в библиотеке, о том, как нахлынувшая волна стыда унесла вспыхнувшее желание, и о том, что теперь, когда они прикасаются друг к другу, она не чувствует ни единой нити, которая бы их связывала. С тех пор, как на ее глазах до полусмерти избили Франческо Молино, с тех пор, как она увидела Этторе Тарано. Она бежит вдоль стены, боясь из-за собак пересечь внешний двор. Без туфель она движется почти бесшумно. Пыль набивается между пальцами, стебли и камешки колют ступни. В какой-то момент ей приходит в голову безумная мысль, что она может убежать – скрыться в ночи и никогда больше не видеть ни своего мужа, ни Леандро Кардетту. В Джою, а там на поезд, в Бари, Неаполь, Рим, домой. Она поворачивается, чтобы пуститься в это безрассудное бегство, но стоит ей отойти от массерии, как ее охватывает такая непроницаемая темень, что она теряет всякую способность ориентироваться. Все вокруг исчезает. Когда она поднимает глаза, то не видит ни луны, ни звезд. Свет, падающий от строения позади нее, не способен рассеять мрак; ночь чернеет сплошной стеной. Она останавливается. Несколько шагов – и побег заканчивается. Несколько шагов – и она сдается. Ее руки бессильно повисают, и каждый нерв в теле словно обнажается. Услышав впереди какое-то движение, она судорожно вздыхает. Спрашивая, кто там, она уже знает ответ. Что-то едва заметно меняется в ее состоянии: хотя степень напряжения остается прежней, но оно словно выплескивается наружу, вместо того чтобы клубком свернуться внутри. Она всматривается в темноту, пытаясь разглядеть Этторе, но он больше походит на призрак, пока не встает прямо перед ней и в слабом свете, идущем от стены у нее за спиной, не вырисовываются его плечи, волосы, поднимающиеся углом брови. Глаза Этторе затуманены печалью. Клэр хочет поведать ему обо всем, но в следующий миг она уже не знает, что сказать.

И лишь когда он собирается уходить, она обретает дар речи и спрашивает его о здоровье, о ребенке сестры, о его английском. Она сама сознает всю глупость этих вопросов, но ей так хочется, чтобы он побыл с ней в этом саду, так хочется разобраться в своих ощущениях. Почему ее глаза ищут его повсюду, отчего все ее чувства – зрение, обоняние, вкус – обострились до такой степени, что это повергает ее в панику. Она говорит ему, что ей ненавистно это место и что ей хочется бежать отсюда. Слова изливаются, и она не в силах совладать с собой, тут же сожалея о сказанном, несмотря на то что говорит правду. Она не может найти нужное слово, и он приходит ей на помощь.

«Убежать». Он произносит это тихо, и она какое-то мгновение ждет, что он попросит объяснить, надеется на продолжение разговора. Но он лишь советует ей вернуться под защиту стен массерии, в его голосе звучит нетерпение, и Клэр чувствует разочарование. Она смотрит на себя его глазами и понимает, что ведет себя нелепо. Она для него пустое место, и ей никогда его не понять. Это настоящая пытка, которая становится еще мучительнее, когда он оставляет ее, ковыляя прочь на своем костыле. От него исходит легкий запах пота и чистой одежды. Она задерживает дыхание, прислушиваясь к затихающим звукам его шагов, пока не воцаряется тишина, нарушаемая лишь стрекотом сверчка среди листвы, едва слышным шорохом, доносящимся из массерии, и стуком ее собственного сердца, громко отдающимся у нее в ушах. Она не слушается совета и долго стоит за стенами в темноте, пытаясь разобраться в своих мыслях.

На следующее утро Этторе приходит к завтраку; он уже за столом, ждет, когда спустятся Клэр и Пип. Его глаза покраснели, под ними залегли тени, и Клэр, которая сама не сомкнула глаз в эту ночь, угадывает усталость в его тяжелом медленном взгляде. При виде Этторе Марчи лучезарно улыбается:

– Ох, Этторе, доброе утро. Милый мой мальчик, ты ужасно выглядишь! Ради всего святого, что с тобой? Ты болен?

– Этторе теперь работает сторожем, наверное, он после ночной смены, – говорит Клэр, вспоминая слова, сказанные им накануне. Искушение взглянуть на него очень велико, но она предусмотрительно не поддается ему, боясь, что не сумеет отвести от него глаз. Она ощущает покалывание в щеках и опасается, что вот-вот зальется краской.

– Он работает? О, это же чудесно, Этторе! Я так рада, что ты наконец согласился! – восклицает Марчи так громко, что Этторе вздрагивает. Он вопросительно смотрит на Клэр, и она делает судорожный вдох.