Опускается ночь

Она тоже растеряна, но не может сдержать улыбки, он видит, как с каждым вдохом поднимается ее грудь. Залетает ласточка, делает круг и, испугавшись, вылетает обратно, но Кьяра смотрит лишь на Этторе, который садится на скамью. Ее появление здесь, в этом тихом, пронизанном светом убежище, оказавшемся в их распоряжении, так не похоже на правду, что он тоже улыбается. Он задвигает засов и без всяких объяснений сжимает ее в объятиях. Терпкий аромат ее согретых солнцем волос заставляет его сердце заныть, он целует ее чуть ли не с благоговением, много нежнее, чем раньше. Снаружи до них доносится шум шагов идущих туда и сюда прохожих; ласточка снова возвращается, слышится тихое царапанье ее коготков, когда она приземляется, щебетание и писк птенцов, теснящихся в гнезде, толстых и глупых, уже готовящихся к первому полету. Этторе снимает с Кьяры одежду так, чтобы солнце падало на ее кожу. Любуясь, он поворачивает ее то так, то этак, прикасается к ее телу – к выемке у основания шеи, где поблескивает пот; проводит пальцами по линии ягодиц, гладит колени и локти. У нее длинные пальцы на ногах и белая узкая ступня. Он осматривает каждый дюйм ее тела и наконец укладывает ее на скамью, от горького чувства все внутри у него болезненно сжимается, ведь это первый и последний раз, когда он видит ее вот так. Сияющую в солнечных лучах, словно один из духов его матери, прекрасную, нездешнюю, не принадлежащую к этому миру.

Время течет удивительно, будто во сне. Оно словно не имеет отношения к миру за пределами маленькой церкви. Потом Этторе смотрит, как Кьяра одевается. Она делает это неторопливо, с чувством, что спешка здесь неуместна и непристойна. Словно женщина в собственной спальне – спокойно и непринужденно.

– Иди сюда, – говорит он, когда она заканчивает застегивать пуговицы на юбке и блузке и прикреплять к поясу чулки. Прежде чем ответить на его призыв, она надевает туфли и садится рядом с ним на церковную скамью. Она приникает к нему, и он обнимает ее сзади, кладя руку ей на шею, касаясь волос. Ее шея точно совпадает с размером его руки, и это приятно. – Моя сестра говорит, что ты влюблена в меня.

При этих словах она замирает на долю секунды.

– Конечно. Ты этого не знал? – спрашивает она.

– Нет, не знал, – отвечает он, явно лукавя. Он не признавался себе, потому что это то радовало его до безумия, то повергало в ярость. Повисает молчание, но она не спрашивает, любит ли он ее.

– Любишь ты меня или нет – не важно. Это ничего не меняет, – просто говорит она.

– Я пока еще не знаю, могу ли я кого-то любить. Или что-то. Так, как мне хотелось бы, – отвечает он, и это вполне честно. В кончиках пальцев, которые касаются ее шеи, он чувствует пульсацию своей крови.

– Это не имеет значения, – говорит она.

– Как… как ты добралась сюда? Как тебе удалось?

– Карло передал мне твою записку позавчера, но я не могла прийти раньше. Я сказала, что хочу повидаться с Бойдом. Мой муж здесь, в Джое. Анна подвезла меня в повозке, и я сказала ей, что сначала пойду прогуляюсь, а уж потом проведаю мужчин… Не думаю, что она мне поверила. – Клэр дерзко вздергивает подбородок. – А с другой стороны, почему бы и не прогуляться, чтобы размять ноги после поездки?

Некоторое время Этторе молчит.

– Анна близка с Федерико. Тебе следует соблюдать осторожность, она может сказать ему, и он сразу поймет, зачем ты приезжала.

– Но ведь он же не знает, что ты здесь, в этой церкви. Так ведь?

– Это верно. Но ты должна зайти на Виа Гарибальди прежде, чем вернешься в массерию. Повидаться с мужем. – Говорить это все равно что надавить на синяк ради того, чтобы просто причинить боль.

– Да. И Пип… Пип знает, – говорит она, чуть не плача, задыхаясь от чувства вины. Она закрывает глаза. – Это была безобразная сцена. Когда я вернулась отсюда в прошлый раз… Это было ужасно. Я глубоко ранила его. Я… я не знаю, что сказать ему. – Она опускает глаза, и слезинка капает на юбку – маленькое темное пятнышко на ткани. С языка Этторе чуть не срывается: скоро все закончится, но он понимает, что это жестоко и вовсе не то, что ему на самом деле хочется сказать.

– Он скажет отцу?

– Не знаю. – Эти слова сопровождаются горестным вздохом.

– А Марчи он может сказать?

– Что? С какой стати? – недоумевает она. – И какое это имеет значение?

– Забудь. Послушай меня, Кьяра. Я должен попросить тебя кое о чем.

– Я сделаю все, что ты попросишь.

– Не торопись давать согласие, пока не узнаешь, о чем идет речь. Возможно, это… будет опасно.

Повисает молчание, и Этторе оказывается перед выбором. Он может сказать ей, что готовится налет и что ей, мальчику и Марчи следует на это время уехать подальше из массерии. Или же попросить о том, о чем он должен попросить. Он сжимает челюсти и тянет время, пока опасность еще не нависла над ней по его вине. Это тихое мгновение, длящееся бесконечно долго, как то время, когда они занимались любовью, – светозарный промежуток между секундами, который невозможно удержать.