Опции

— Плавки надевай!

Меня предупредили, что на турбазе будет организована сауна, и поэтому нужно взять с собой плавки и всякие банные принадлежности. Я убежал в свой номер переодеться и постарался как можно дольше копаться. Может, эта Анька передумает. Ведь уму непостижимо, что она задумала. Я боялся даже представить, что взбредёт в голову этой экстремалке, "вечному двигателю", как один раз назвал её Алексеев. Надеюсь, что она не соберётся погнать меня через озеро вплавь. До того берега километра три будет. Ладно бы летом, но сейчас, в ледяной воде…

Скоро в дверь нетерпеливо забарабанили.

— Андрюха, давай быстрее! Что ты там копаешься сто лет?!

Накинув поверх полуобнажённого тела ветровку, я вышел из номера, полный самых дурных предчувствий. Наверное, вид у меня был шутовской — в плавках, кроссовках и ветровке, потому что весёлая компания у мангала дружно рассмеялась. Аня была одета подобным же образом. Ногам было очень холодно. Всё-таки не месяц май на дворе. Я хотел подойти к ещё тёплому мангалу, чтобы погреться, но Аня потащила меня мимо площадки к самому берегу, где чернела устрашающая пятиметровая вышка для прыжков в воду.

— Сейчас мы тебе изобразим экстрим, Рощин! Водичка — градусов десять-двенадцать, а мы с Андрюхой прыгнем. Да ведь, Андрюха?

Отнекиваться под взглядами коллег было стыдно. Прокляв себя триста раз, что поддался на провокацию, я начал карабкаться на вышку вслед за неуёмным "вечным двигателем" Пеструхиной. Взвизгнув, Аня очертя голову сиганула в ледяную воду. Внизу раздался шумный всплеск. С берега донеслись шумные выкрики и аплодисменты. Поёжившись от промозглого осеннего ветра, я шагнул к краю вышки. Сейчас я сильно жалел о том, что занимался плаванием, а не прыжками в воду — может, было бы не так страшно. Собравшись с духом под подбадривающие возгласы коллег я, плохо соображая, что делаю, солдатиком прыгнул в озеро. Холодная вода ошпарила меня, сдавила сердце и я, мысленно дико заорав, выскочил на поверхность. Забыв обо всех стилях плавания, охая, саженками доплыл до берега и выскочил под бурю аплодисментов.

На меня накинули ветровку и посоветовали быстрее бежать в номер.

— Бегите вместе с Анькой, переоденетесь, а заодно погреетесь! — восторженно проорал кто-то.

Не помня себя я домчался до своего номера и быстро переоделся в сухое. Только тогда перестал дрожать и почувствовал, как обожжённая ледяной водой кожа начинает гореть. Аня опять постучалась ко мне в номер, поздравила меня, крепко поцеловала и сказала, что она мной гордится: я не посрамил честь всех экстремалов. Самое смешное, что я таковым никогда не был. Пришлось сегодня отвечать за свои слова.

У костра нас, как следует, напоили. Алексеев пожал нам руки, вызвал завистливые вздохи начальников отделов. С его персонального разрешения нам налили по полстаканчика водки "для сугреву", которую мы запили баночным пивом. А затем нас с шумом и воплями поволокли в сауну. Мне пришлось ещё раз вернуться в номер за ещё сырыми от экстремального купания плавками.

Что было в сауне, я помню довольно смутно. От выпитой водки, смешанной с пивом, от пережитого стресса, от резких перепадов температур меня сильно развезло. В проблеске сознания я успел обратить внимание, что в сауне нет Алексеева. То ли он считал себя выше этих дурацких забав, то ли просто благоразумно решил не смущать подчинённых своим присутствием.

Очнулся я в предбаннике перед столом, на котором стояли банки с пивом, а на огромном блюде лежали вперемешку чипсы и солёная рыбёшка. Напротив меня устроилась Анька, к которой приставал скучный Валера Рощин. Привязывался, кстати, он тоже довольно уныло, и экстремалка даже задрёмывала в сидячем положении. Рядом со мной уютно устроились изрядно подвыпившая секретарша Даша и начальник креаторного отдела Толя Куликов. Главный креаторщик читал Даше стихи Омара Хайяма, дирижируя банкой пива. От возбуждения его причёска — длинный хвост — вздрагивала, а очки запотели.

Я давно заметил, что хвостоволосые псевдоинтеллектуалы вроде Куликова, которого все подчинённые называли просто Толик, а за глаза именовали на интернет-жаргоне — Толег, обожают к месту или не к месту цитировать известного персидского поэта. Увидев, что Толег держит руку на Дашиной талии, я, возмущённый, немедленно встрял в их тёплую беседу:

— Как ты считаешь, Толик, лирические эмоции, передаваемые рубаями, есть квинтэссенция душевного опыта поэта или результат художественного освоения бытия?

— Бытия… Рубаи… — сказал Толег и замолчал.

— Я же считаю, Толик, что рубаи — это всего-навсего взаимно-однозначное отображение материалистических процессов объективного мира в эмоционально-чувственный континуум субъекта. А что есть у нас взаимно-однозначное отображение?

— Отображение… — выдавил начальник отдела и сильно потёр виски пальцами.

— Правильно. Заметь, что не простое это отображение, а биекция. То есть каждому образу соответствует один и только один прообраз.

— Это да, — сказал Толег.